"Борис Полевой. На диком бреге" - читать интересную книгу автора

Ситцевые глаза похолодели.
- Нет! - отрывисто ответил незнакомец и, отвернувшись, стал смотреть
куда-то в тенистую глубину освещенного солнцем, густо поросшего соснами
распадка, провожавшего к Они какой-то говорливый таежный ручеек. Но когда
Дина, обиженная столь резким отказом, стала подниматься на верхнюю палубу,
он проводил ее медленным взглядом.
Нет, Вячеслав Ананьевич, как всегда, прав. Не надо было с ним
заговаривать. Наверное, какой-нибудь потомок варнаков, которых так интересно
описывал Мамин-Сибиряк, или уголовник, из тех, что, отбыв заключение, едут
сюда, в малонаселенный край, где из-за безлюдья не так уж тщательно изучают
анкеты. Надо извлечь урок. И Дина направилась было к своей каюте, чтобы
сказать обо всем этом мужу, как вдруг остановилась. Что это? Скрипка?
Неужели скрипка?
В самом деле, играли на скрипке. Играли что-то знакомое. Взволнованная,
мятущаяся, то радостная, то грустная мелодия, как эти трогательные ласточки,
что делают гнезда в базальтовых скалах, вилась, кружилась над Онью. Ровный
гул машины, доносившийся из раструба вентилятора, и трудолюбивое шлепанье
плиц не заглушали ее. Нет, это не было пароходное радио, заигранные
пластинки которого Дина успела уже не только узнать, но и люто
возненавидеть. Кто-то действительно играл, и играл умело.
Женщина обежала пароход. На корме по-прежнему, пестрея фланелевыми
костюмами, вперемежку с ватниками, с военными гимнастерками и матросскими
бушлатами без погон, теснилась молодежь. Это были те же парни и девушки,
которые с утра выкрикивали без перерыва песенки из кинофильмов, танцевали,
плясали под гармонь. Теперь все это шумное и бесшабашное общество образовало
широкий круг, в центре которого маленькая плотная девушка в очках, в
оранжевом костюме, уверенно прижимая подбородком скрипку, с порывистой
страстностью водила смычком. "Чайковский! - вспомнила Дина. - Канцонетта
Чайковского". Девушка играла, позабыв обо всем, и ее круглое, румяное
мальчишечье лицо имело властное, суровое выражение. Глаза, увеличенные
толстыми стеклами, взволнованно светились. И - что особенно поразило Дину -
волнение скрипачки отражалось на лицах тех самых парней и девушек, что всю
дорогу надоедали ей своими песнями не меньше, чем пароходное радио.
Сколько необыкновенных сюрпризов хранил этот рейс для москвички, еще
третьего дня ходившей по улице Горького! Утром, поднявшись в потемках, чтобы
посмотреть рассвет над Онью, она вышла на палубу. Река была задернута
туманом. Из-за темного, резко обрывавшегося нагорного берега вылезало
огромное красномордое солнце. И в свете его увидела она тут же, на корме,
кружок каких-то мужчин с зеленоватыми небритыми возбужденными лицами. Мусоля
грязные, распухшие карты, они смачно шлепали ими об доски. Сдавал огромный
парень, у которого на жирный лоб сбегала детская соломенная челочка.
Узенькие глазки зло, недоверчиво смотрели на партнеров. Чуть поодаль, за
бухтой каната немолодой человек с кирпичным румянцем, стоя на коленях,
молился на восходящее солнце. А по другую сторону канатной бухты худощавый,
белокурый, длиннолицый молодой человек в трусах, с такими мускулистыми
ногами, что они казались сплетенными из проволоки, методично проделывал
сложные гимнастические упражнения. И все это рядом, при свете солнца,
которое, сгоняя с реки туман, заливало веселым светом широкую пойму вплоть
до синей полосы леса.
А вот теперь здесь же скрипка, как казалось Дине, страстно рассказывала