"Петр Николаевич Полевой. Корень зла" - читать интересную книгу автора

всякий: гурмицкий, скатный, кафимский, половинчатый, купи, молодец, авось у
тебя рука легка!
- Да ну вас, тетки!.. Дайте дорогу! Куда мне, купецкому сыну, ваш
жемчуг? Ведь мы не боярского рода, чтобы в низанье ходить!
- Ах, чтой-то ты, молодец! Да ты нам краше боярчонка показался! Ей-ей,
краше!.. Купи, красавчик! Самому не носить, так душе-девице подарить.
- Да отстаньте, сороки! Нет у меня и зазнобы такой...
- Ах, Господи! Нет! - тараторили торговки, заступая дорогу Федору. -
Нет? У этакого-то соколика да девушки нет? Так ты нам скажи, мы тебя с такой
раскрасавицей познакомим, которой наш товар по душе придется. Купи, родимый,
мы уж по глазам твоим видим, что у тебя рука легка.
Федор невольно рассмеялся.
- Приходите, тетки, в воскресенье на Москву-реку, где добрые молодцы
сходятся на кулачки биться, там увидите, легка ли у меня рука!
Рассмеялись и тетки-торговки и дали молодцу дорогу.
Он быстро перешел мост, вошел Фроловскими воротами в Кремль и мимо
древнего собора Николы Гостунского вышел к задним воротам Чудова монастыря.
По обе стороны ворот, в ограде, на всем пути до собора во имя Чуда
Архистратига Михаила, расположились густою толпою нищие, калеки и леженки,
закутанные в грязное тряпье и обрывки всякой теплой одежонки, выпрошенные
Христовым именем.
- Ишь, их сколько нелегкая нонечь принесла, - ворчал вслух и не
стесняясь монастырский воротный сторож. - Почуяли, окаянные, что сегодня
царевна к обедне жаловать в собор изволит... Чуют богатую милостыню!..
Оказалось, что действительно в этот день ожидали в собор к обедне
царевну Ксению, и потому приказано было даже обедню начать несколько позже
обыкновенного. Богослужение еще не начиналось, когда Федор вступил на
соборную паперть и в ожидании Тургенева остановился невдалеке от кучки
молодых монахов и монастырских служек, которые весело разговаривали между
собою, шутили и смеялись по поводу каких-то своих домашних дел и отношений.
- То-то ты нынче, Гриша, путать в Апостоле будешь! - говорил вполголоса
один румяный и приземистый монашек. - Чай, все глазищи-то ошуюю таращить
станешь? Туда, где женскому полу стоять указано, хоша бы тот женский пол и
от царского корени исходил...
- Опять ты ко мне все с тем же пристаешь! - резко отозвался на эти
слова другой молодой инок, с широким лицом, большими быстрыми черными
глазами и темным родимым пятном на правой щеке. - Я тебе говорил уж, попадет
тебе когда-нибудь за это!
- Пусть попадет, к страданиям за правду сопричтется! - продолжал
зубоскалить румяный монашек. - А все я тебе правду скажу: плохое, брат,
дело, Гриша, как четки-то на руке, а красны девки на уме...
- Провались ты и с ними! - проворчал инок Григорий и, быстро
отделившись от толпы остальных иноков, прошел в церковь.
- То-то, брат, - продолжал смеяться румяный вслед уходившему, - должно
быть, знает кошка, чье мясо съела!
И затем, обращаясь к другим монахам, добавил:
- Мы с Алешкой заприметили уже который раз, что, как царевна в собор
пожалует, Гришка и сам не свой становится. Голосом-то на клиросе ведет, а
глазами-то в царевну так и впивается... Ну и выходит, что запоет - соврет и
читать станет - соврет... А ведь уж на что изо всех нас грамотей!