"Т.Поликарпова. Две березы на холме " - читать интересную книгу автора

Хорошо нам было, когда мы все выкопали, насыпали картошку в мешки и
сели на них, чтоб подождать папу. Еще светло было, тихо.
Может, оттого, что сами мы устали, а теперь отдыхали, все вокруг
казалось усталым и тихо отдыхающим. И кроткое осеннее небо с застывшими в
неподвижности, вялыми какими-то облаками, и даль поля, и все растения вблизи
нас - пушистые, все еще в цвете, заросли аптечной ромашки, сочный молочай и
сухой голенастый осот, и проволочно-жесткие, встопорщенные кустики пастушьей
сумки. Даже отжившая свое картофельная ботва, вырванная нами из земли, и та
вроде прилегла отдохнуть, а не умереть на разрытых бороздах... Отдыхая,
стояли деревья сада; шагала медленно лошадь, а рядом с ней женщина, держащая
вожжи, - они приближались к совхозу от недальнего леса. И тесно припали к
земле постройки - дома, особенно фермы; длинные, низкие, они, кажется мне,
так и растянулись на земле, расправив каждый деревянный суставчик долгого
своего тела.
Мы сидели, прижавшись друг к другу. Я положила голову к маме на плечо,
и она держала мою руку у себя на коленях. И я видела с гордостью, что наши
руки стали похожи - одинаково задубевшие от земли и картофельного сока,
шершавые, горячие. Я глянула вверх, в лицо маме, и увидела ее глаза,
кротко-голубые, как осеннее небо, большие на похудевшем, загорелом лице. Она
смотрела на меня так ласково, что я от смущения стала бодать ее головой в
бок, в плечо, приговаривая:
- Пришла коза рогатая, рогатая, бородатая...
- Ну, значит, отдохнула! - засмеялась мама. - Тогда поди-ка сбегай
домой, не приехал ли папа. Поторопи его!
- Да он сейчас сам приедет!
Не хотелось мне уходить сейчас с поля. Да и подумалось: вдруг папы еще
нет? Будет обидно: приду, а его нет. Но только подумала - и тут же мы
увидели лошадь, вывернувшую из-за дома, и папу на телеге.
- Едет! - вскрикнула мама.
А я сорвалась с места, будто меня и не было на мешке возле нее. Я
неслась навстречу папе, чувствуя, как повторяется миг, уже давно пережитый;
как повторяется все во мне самой: будто я бегу спасать папу, будто от того,
как быстро я достигну, достану до него руками, прижмусь к нему лицом и всем
телом, зависит его спасение. Тогда он возвращался с войны, больной, после
госпиталя. Больной, раненый, но живой. И возвращался к нам насовсем. И я
бежала сейчас, как тогда: не дыша и ничего не ощущая, кроме жажды -
добежать! Чтобы спастись возле папы. Да, теперь уже самой спастись от
Пеньков, от чужого мира. Ведь только папу, придя домой, я еще и не видела. И
значит, для него я как бы еще не возвращалась, и теперь, при виде его, я и
сама так чувствовала - и бежала, бежала, возвращалась совсем!
Я налетела на папу вихрем, и он меня подхватил, теперь он мог это! А
тогда, после госпиталя, был он так слаб и так бледен какой-то еще невиданной
мною, тусклой, сероватой желтизной, что я невольно остановилась и побоялась
обнять его крепко, лишь обхватила его руку, а забравшись к нему в тарантас,
прижалась к плечу, а потом зарылась головой под руку, под мышку, но
осторожно, боясь резко толкнуть: я знала - у него была рана в живот и
сложная операция...
Сейчас он меня подхватил и чуть приподнял, а потом отстранил, заглянул
в лицо:
- Ну, как дела, студентка?