"Ирина Николаевна Полянская. Куда ушел трамвай" - читать интересную книгу автора

половником в руке. Отец Юриса был очень худым, почти как Юрис, но когда он
ударял ладонью с доминошкой об стол, из стола высекались искры. А наш
папочка, держа фишки перед глазами, неторопливо вынимал одну из ладони и
бережно укладывал на стол. Наш папа никогда не шумел, не кричал, как другие
игроки, особенно папа Юриса. Уже наступали холода, и доминошный стол
пустовал, а вы с Юрисом зябли на улице. Ты звала его к нам домой, но он
отчего-то не шел, может, боялся, что наша мама и бабушка станут его
усаживать за стол и угощать пирожками, и он звал тебя покататься на трамвае.
Вы садились в трамвай и, оживленно беседуя, ехали в Погулянку, а потом в
Стропы. Так вы ездили-ездили, и однажды на пути между Стропами и Погулянкой
начался снегопад, и во время снегопада где-то по дороге между Погулянкой и
Стропами Юрис вышел из трамвая, и сколько ты потом ни спрашивала о нем, тебе
ничего толком не отвечали: ты перестала спрашивать. Тебя снова поручили моим
заботам, теперь мы с тобой сделались неразлучны. Мне было жалко тебя, да и
Стасику тоже, и Нонне: она приносила во двор целые коробки конфет, и мы ели
их, заедая снегом, который все шел и шел. В эту зиму мама стала почему-то
очень ругаться с папой, и это надрывало нам душу. Они кричали друг на друга
страшными голосами, от которых, казалось, вянут герань и глоксинии на окнах
и скисает молоко. Мама, стуча кулаком по столу, утверждала, что она все
давно поняла и некрасивым словом величала какую-то Таньку - потом я
догадалась, что речь шла о Танюше Барушко и о том, что наш папочка встречает
и провожает ее после занятий в драмкружке. Папа глухим голосом что-то
отвечал.
- Ах, это Барушко просил тебя ее встречать? - кричала мама. - Барушко
только раз и попросил, а ты таскаешься каждый божий день. Ха-ха! Попросили
козла постеречь капусту!
- Какую капусту? - приникнув ухом к двери, прошептала ты.
Я прижала палец к губам, прислушиваясь.
- Дура! - вдруг взвизгнул папа. - Дура и больше никто! Вы все о Татьяне
распускаете сплетни, потому что она не такая, как вы...
- А какая? Ты уже знаешь какая, да?
- Ах, - сказала ты сокрушенно, отрываясь от двери, - мне что-то не
хочется домой. К тому же у меня в груди что-то так ноет, нет, я не пойду
домой.
- Хорошо, - согласилась я. - Пойдем к Нонне.
- О нет! - сказала ты. - Ноннина мама начнет нас расспрашивать про
папочку и про маму, что да как, а я не хочу. Давай поедем на трамвае. Очень
мне нынче хочется покататься на трамвае. Ведь у тебя есть деньги, я знаю,
тебе Стасик подарил денежку.
- Что ж, поедем, - согласилась я, и мы сели в трамвай, идущий в Стропы.
Мы проехали мимо дома, в котором жил Юрис, ты оглянулась на его окна, но
ничего не сказала. Солнце садилось за холмами в снегу, и снег сделался
оранжевым, почти теплым, а потом лиловым, деревья угрюмо шагали в гору,
провалившись в снег, должно быть, по пояс. Люди входили и выходили. Ты все
держалась за грудь и дышала тяжело, такое у тебя иногда бывало, и я гладила
тебя по плечу. На остановке перед самыми Стропами в трамвай вошел Юрис. Ты
зажмурила глаза и снова широко, счастливо раскрыла их, потом вздохнула и
протянула к нему руки.
- Но ты же умер, Юрис, - сказала я ему рассудительно, - зачем теперь
это скрывать? Он умер, сестричка, ты же знаешь.