"Георгий Полонский. Был у меня друг (Мемуары) " - читать интересную книгу автора

Георгий Полонский

Мемуары

Был у меня друг

1.

- Ты слишком много читаешь, это настораживает. Нет, ты читай, конечно:
"чтение - вот лучшее учение", а "печать - самое острое оружие нашей партии",
но все-таки, наряду с почтением, это немного раздражает...
В студенческие годы, на первых курсах особенно, я был удобной мишенью
для таких его стрел, я сам подставлялся. Принуждал себя читать не то, что
любил, а именно новое. И важно, чтобы это не развлекаловкой было, а
непременно фундаментальным, мировозрренческим; даже и в сугубо философское
чтение я погружался. Эти тексты, да еще на немецком, грозили отобрать
потенцию у молодого Б.Пастернака; после-то он сквитался с ними - написал,
что неестественно такое чтение, примерно как поедание хрена в качестве
самостоятельного блюда! Теперь-то и я так думаю, но тогда... Я именно
эссенций хотел - на иное, казалось, нет времени. У друга же моего можно было
застать раскрытыми чаще всего "Севастопольские рассказы", "Капитанскую
дочку", "Хаджи Мурата"...
"Это он доучивается, наверстывает: вовремя ему не дали, - соображал я,
если пытался представить себе то, чем наполнены были разделявшие нас 12 лет,
на которые я был моложе.
Вот именно: если пытался... Надо сознаться, что в это его прошлое
почему-то не хотелось углубляться, вдумываться, о нем боязно было
расспрашивать. Что это? - спрашиваю я себя сейчас. - Самосохранение? Боязнь
за свой душевной покой? Не только. Могло обнаружиться, что я не имел права
писать никаких пьес на тогдашнем уровне зрелости, при таком знании жизни,
каким располагал после средней школы... А я дерзал - и первую пьесу мою,
тогда же написанную и отданную в театр, почему-то поставили - и он видел
спектакль! Наверняка со смешанными чувствами смотрел и с усмешкой: чем
меньше, оказывается, знаешь про жизнь, чем наивнее идеальничаешь, тем легче
достичь успеха в советском искусстве... Думаю, давал мой дебют поводы к
этому умозаключению. В пьесе была искренность, но почти без приложения
материальной части! Ее заменяли стихи пылкого автора, чьи амбиции тяготели к
поэзии больше, чем к драматургии. Время было поэтическое - начало 60-х...
Так вот, о круге чтения: авторы законченных философских систем были
моему другу подозрительны и чем-то неприятны. Все, кроме толстовской, - эта
казалась чем-то трогательной ему, он сам ее смягчал, оставляя незамкнутой,
выше ценя там искания и намерения, чем гвозди готовых постулатов; а почему
Толстому такие поблажки - о том речь впереди.
Вообще же моего друга раздражали претензии на интеллектуальную власть,
а власть - неважно, какая - утомила его достаточно. Казалось, ему проще
сочинить свой собственный экзистенциализм, чем прочитать, например, трактат
месье Ж.-П. Сартра по этике. Теперь я не сомневаюсь: в кустарной философии
моего друга вы чувствовали бы себя лучше, чем в сартровской. Свободнее - и
от властей, и от приступов отчаяния, которые нет-нет, а случаются со всяким.
Скептическая и добрая, она будет сшита на вас, эта философия. Если, конечно,