"Георгий Полонский. Дайте мне человека... (Рассказы) " - читать интересную книгу автора

на встречи и расставания двоих, на ссоры из-за мелочей, на чудачества
холостяков и одиночество нелюбимых. Старый подъезд подслушивает шепот и
мысли, оглушительные удары больного сердца и неумелые чьи-то стихи...
Пошляк, пристающий к девушке, получает пощечину - ее удовлетворенно слышит
старый подъезд. Служба неодушевленных вещей состоит в том, чтобы помнить -
помнить в том числе и то, что люди предпочитают забыть. Из подъезда выносят
красный ящик, куда переселился человек с больной печенью, живший здесь почти
половину столетия. Грустно провожать в такую дорогу человека-ровесника. На
длинном веку подъезда умирали профессора, лифтерши, один заслуженный артист,
одна старая дева, полька по национальности, не выпускавшая папироску из рта,
и погиб мальчик - его сбила в прошлом году машина на Колхозной площади.
Его мать, еще красивая высокая женщина, с головой, насильно откинутой
из гордости, теперь очень медленно ходит по лестнице: ей некуда спешить. И
ее худые руки висят вдоль бедер, праздные от горя, и пальцы пытаются
вспомнить то волосы мальчика, то цыпки на его руках, или что-то другое,
памятное, как ожог, для нее одной. Иногда по вечерам она долго стоит в
освещенном проеме старого подъезда, накинув шаль, и думает о мальчике. Он
учился в 8-м классе и однажды - подъезд помнит это - нацарапал перочинным
ножом на штукатурке стены плохое слово. А через месяц стал нежен с девочкой
из параллельного класса и перед тем, как впервые привести ее домой, он
ожесточенно скоблил штукатурку тем же ножом - и так соскоблил, что даже
подъезд забыл, какое это было слово. Помнит только, что у мальчика были
серые глаза, как у мамы, и высокий, почти женский голос, особенно смех.
Подъезд забыл улыбку его матери - только иногда дрогнут сухие губы - от
удивления перед назойливостью жизни, которая задевает ее - и снова людям
видна строгая маска покоя, когда мать стоит в проеме старого подъезда и не
может уйти от своей памяти.
На стенах подъезда написаны телефоны и простейшие уравнения любви, в
которых нет ни одного неизвестного. Уравнения по алгебре там написаны тоже -
если завтра контрольная и под рукой нет бумаги, подъезд охотно подставляет
свои старые стены для того, чтобы один человек объяснил другому мудрость
ученья. Подъезд помнит обещания и клятвы людей. Обещают звонить, обещают
писать, любить, не забывать и губами ввинчиваются в губы, не успевая
захватить воздуха, и задыхаются, и снова обещают целый мир, а потом уходят:
одна - в подъезд, другой - на улицу. И подъезд помнит всех, кто обещает, кто
задыхается, кто спешно закуривает уходя и больше не возвращается. Осыпается
штукатурка, ржавеют и пылятся радиаторы отопления, лежит на ступенях
рубчатыми следами от микропорки грязь весны или осени, а тех, кто ушел,
очень ждут.
Ждет и старый подъезд, хотя за полстолетия он мог бы стать скептиком и
больше ни во что не верить и никого не ждать.
В тот вечер я снова увидел мать мальчика. Я поклонился, и мысль о
тяжкой праздности ее рук, об одиочестве ее вечеров сжала мне сердце.
Я несколько раз хотел подойти к ней, предложитъ сигарету и разговор, и
дать ей понять, что моя жалость и скорбь не должны обидеть ее. Я умею
молчатъ и, мне кажется, она согрелась бы около меня.
- Вы хотите сигарету, - почему-то утвердительно сказал я и открыл
пачку. При свете спички ее глаза поблагодарили меня: я угадал. Мой вид и
голос не смутили ее душу, я смогу постоять.
Соседи говорили мне, что мужа этой женщины, сотрудника нашего