"Порфирий Порфирьевич Полосухин. Записки спортсмена-воздухоплавателя и парашютиста " - читать интересную книгу автора

перед полётом, оказался единственным средством спасения. С большим трудом
преодолевая центробежную силу, Громов выбрался из кабины. Оставив самолёт,
он выдернул вытяжное кольцо, и над ним раскрылся купол парашюта.
Подобный случай вскоре произошёл с лётчиком-испытателем Писаренко. И
всё же у многих пилотов оставалось недоверчивое отношение к парашюту. А
морские лётчики были убеждены, что парашют неизбежно помешает плавать
опустившемуся на воду человеку и поэтому вообще не пригоден в морской
авиации.
Для того, чтобы доказать ошибочность этого мнения, и совершил свой
прыжок Минов. С удивлением прочитал я, что, опускаясь, он постепенно
расстегивал лямки подвесной системы, охватывающей его тело. Мне казалось,
что тем самым парашютист как бы "подпиливал сук", на котором сидел. Тем не
менее, Минов хладнокровно освободился от подвесной системы и в конце спуска
держался за неё подобно спортсмену, висящему на кольцах. Почувствовав, что
ноги погружаются в воду, он отпустил лямки. Парашют лёг на воду в стороне и
не мешал отважному лётчику плавать до подхода катера. Восхищаясь мужеством
Минова, я был далёк от мысли, что когда-нибудь сам стану парашютистом.
Прошло немногим более года. Я заканчивал военную службу в
Краснознаменной Амурской флотилии, куда меня перевели с Чёрного моря. В то
время комсомол принял шефство над Военно-Воздушным Флотом. Авиация всё
больше завоёёвывала сердца молодёжи. С интересом узнавалась каждая
авиационная новость. Газеты писали о первых полётах пятимоторного самолёта
"Правда" и небольшой пассажирской машины "Сталь-2", об открытии парашютных
и планерных школ, о состязаниях авиамоделистов, о рекордных затяжных
прыжках.
Моё внимание привлекли сообщения о развёртывании дирижаблестроения.
Дирижабль! Это слово волновало моё юношеское воображение ещё в 1925 году,
когда знаменитый норвежский исследователь Арктики Руал Амундсен и
итальянский инженер Умберто Нобиле совершили на дирижабле "Норге"
72-часовой перелёт со Шпицбергена на Аляску через Северный полюс. Теперь я
был поражён описаниями воздушных кораблей, имевших длину около четверти
километра и высоту десятиэтажного дома. Они поднимали десятки тонн груза и
могли преодолевать без посадки огромные расстояния.
Устройство дирижаблей и управление ими, как я мог судить из
прочитанного, имели кое-что общее с морским делом. Воздухоплавательные
названия: "отсеки", "плавучесть", "снасти", "такелаж", "балласт", "дрейф" -
были знакомыми и понятными каждому моряку. Воздухоплавание стало предметом
моих мечтаний. И когда накануне демобилизации мне попалось в газете
объявление о наборе курсантов в открывавшуюся Московскую Высшую
воздухоплавательную школу Гражданского воздушного флота, я понял, что
судьба моя решена.
...Как сейчас, помню дождливое осеннее утро, мокрые платформы
подмосковных станций, мелькавших за окном вагона. Поезд Владивосток -
Москва подходил к столице. Вот и крытый перрон Ярославского вокзала.
Огромная шумная площадь. Резкие звонки трамваев, цокот лошадиных копыт,
сигналы автомобилей. За пересекавшим площадь железнодорожным мостом
громоздились крыши бесчисленных зданий большого, незнакомого, но давно уже
родного города.
В тот же день, отворив высокую обитую кожей дверь, я вошёл в кабинет
одного из секретарей ЦК ВЛКСМ. Перед столом секретаря сидел симпатичный