"Аркадий Иосифович Полторак. Гросспираты" - читать интересную книгу автора

со стоял в том, что, мол, объединение дела гросс-адмиралов с делом Геринга,
Риббентропа и других необоснованно. Еще куда ни шло, если бы их объединили с
некоторыми аме риканскими и английскими адмиралами. Об этом защита в свое
время скажет, дайте только срок. Но Герингу и Риббентропу они никак не
ровня.
Адвокаты, конечно, не могли не понимать, что по своему политическому
калибру Дениц и Редер вполне подходят для масштабов Нюрнбергского процесса.
Оба ведь зани мали высокие посты, а один из них короткое время был даже
главой государства.
Кстати, кратковременное пребывание в кресле фюрера особенно беспокоило
Карла Деница. Его сосед Редер ушел с политической сцены вовремя и уберегся
от таких милос тей Гитлера, которые здесь в Нюрнберге причиняют так много
неприятностей.
Впрочем, Дениц хочет думать, что всем присутствующим в зале суда ясно,
почему это именно на него пал выбор, почему коченеющая рука диктатора вывела
в завещании имя гросс-адмирала, а не кого-нибудь другого. Но на всякий
случай он втолковывает доктору Келли, когда тот заходит к нему в камеру:
- Я стал преемником Гитлера потому, что все другие возможные кандидаты
были либо мертвы, либо в опале. И я являлся единственным честным
человеком...
Конечно, такое можно было сказать только в тиши тюремной камеры.
Заявить то же самое в зале суда более чем рискованно. Соседи по скамье
подсудимых совсем не склонны были признавать монополии Деница на
"честность".
А зачем, собственно, Дениц так старался внушить своему собеседнику, что
честность оказалась главным критерием, когда фюрер принимал решение о своем
наместнике? Не подумал гросс-адмирал, насколько трудно будет понять, почему
Гитлеру понадобилось подбирать на свое место человека, обремененного столь
непопулярным в "третьей им перии" качеством. Завещание-то Гитлера полностью
оглашалось в зале суда, и Дениц имел возможность еще раз убедиться, что
сходящий в могилу диктатор требовал от остающихся в живых продолжать делать
то же самое, чего он требовал от них на протя жении двенадцати
предшествовавших лет. В подобной ситуации преемник фюрера вов се не нуждался
в большей честности, чем сам фюрер. Но Келли ничего не спрашивал, ничего не
сопоставлял. Он лишь записывал, и Дениц верил, что все это будет подано в
задуманной доктором книге в той форме, в какой он излагает сам. Дениц не
имел ос нования считать тюремного психиатра нелояльным человеком.
В течение всего процесса гросс-адмирал пытался создать впечатление, что
он возму щается поведением других подсудимых. Ему не нравилось, что эти
люди, действитель но стоявшие у кормила власти, теперь стараются уйти в тень
и, более того, бросить тень на него. Это свое возмущение он опять-таки
высказывает не в зале суда (там всегда можно схлопотать нечто неожиданное от
соседей), а в тюремной камере. Благо, на этот раз к нему "на огонек" зашел
другой тюремный психиатр доктор Джильберт.
- Вы знаете, доктор, - разглагольствует Дениц, - я не выношу людей,
которые ведут себя, как флюгер - куда ветер дует. Почему, черт возьми, люди
не могут быть честными!
Вот сам он вовсе не собирается отрицать, что у него сложились хорошие
отношения с Гитлером. И эти отношения не ухудшались от того, что
гросс-адмирал часто не со глашался с фюрером.