"Чаша бессмертия" - читать интересную книгу автора (Уолмер Даниэл)

Глава вторая

Когда поздним утром Конан проснулся среди разбросанных на полу шелковых и бархатных подушек, он был один. Кто-то успел уже убрать остатки вчерашнего ужина, огарки свечей и обломки пахучих палочек — все атрибуты ночной волшбы. Обильный завтрак ждал его, и солнце играло бликами на медных боках кувшина с молоком.

Восстановив в памяти события прошлой ночи, Конан с удовольствием отметил про себя, что внешнее впечатление не обмануло его: дочь звездочета действительно делала все, за что ни бралась, с отточенным совершенством. Единственное, что ему не слишком понравилось — это излишняя ее активность и стремление доминировать там, где от женщины требуется лишь податливость, нежность и чуткость. Киммериец был вовсе не против, чтобы женщина разбиралась в оружии, стреляла и сидела в седле не хуже мужчины, но в области любовных игр она должна все-таки соответствовать своей природе. Впрочем, у него еще будет время ее перевоспитать! Хорошо бы чудаковатый Майгус не слишком спешил с составлением гороскопа Зингелле…

Деликатный стук в дверь прервал приятные размышления киммерийца. Розовая, смеющаяся и свежая Иглессия проскользнула в комнату и коснулась его губ приветственным поцелуем. Выглядела она так, словно спокойно спала всю ночь, а не вытворяла один Нергал знает что на мягких коврах и атласных подушках… На этот раз на ней было светло-зеленое платье из переливчатого шелка, едва прикрывающее колени босых ног. В этом одеянии она казалась совсем девочкой, озорной и растрепанной со сна. Она ловко увернулась от лап киммерийца, попытавшегося заключить ее в объятия.

— Поосторожнее, поосторожнее, варвар с Севера! Иначе мои хрупкие косточки затрещат под твоим напором, как кости котенка!

— Ну, положим, не такая уж ты хрупкая! — возразил Конан. — И гораздо больше, чем на котенка, ты смахиваешь на резвящуюся пантеру…

— О нет, ты ошибаешься! В душе я кротка и нежна, как домашний котенок. Впрочем, у тебя будет еще время убедиться в этом! — Она многообещающе улыбнулась и, демонстрируя нежность, провела тонкими пальцами по нечесаной вороной гриве варвара. — Чем прикажешь развлекать тебя сегодня, любезный гость?..

— Честно говоря, я был бы не прочь еще раз посетить вашу оружейную. В жизни не видел такого обилия прекрасного оружия в одном месте!

Иглессия поморщилась.

— Опять в оружейную?.. Неужели тебе так понравилось там? Клянусь, я подарила бы тебе любую игрушку из висящих на стенах, на выбор, если бы не… — Она запнулась.

— Если б не что? — живо переспросил киммериец.

Перспектива получить в дар один из прекрасных мечей, или луков, или арбалетов изрядно взволновала его.

— Если б не мой отец! К сожалению, он очень дорожит всеми этими вещами, доставшимися ему от его отца, деда и прадеда. Он потеряет сон, если лишится хоть одной из них.

— Вот уж не думал, что звездочет так ценит то, что пристало ценить воину! Не сочти за упрек, но твой почтенный отец совсем не производит впечатления бравого рубаки, — заметил Конан с легкой обидой, поняв, что ни один из прекрасных мечей не покинет медного гвоздя, на котором висит.

— Разумеется, он не рубака. Но хватит о моем отце! Ты можешь посещать оружейную, когда тебе вздумается, и проводить там хоть целые дни напролет. Только будь осторожен: некоторые клинки заговоренные и могут ненароком поцарапать или — того хуже — сорвавшись со своего места, ударить по голове…

Конан рассмеялся.

— Тем приятнее было бы приручить этих стальных хищников! А можно брать на охоту некоторые из них?

— Можно, — разрешила Иглессия. — Только охотиться сегодня ты будешь без меня: я не слишком люблю два дня подряд заниматься одним и тем же. Да и вдыхать древнюю пыль в оружейной и дышать запахом крови меня тоже не тянет. Когда тебе надоест любоваться зубами и когтями смерти, спускайся в сад, киммериец, я покажу тебе деревья и цветы, которые сама вырастила!..

Достопочтенный Майгус с головой ушел в составление гороскопа дочери герцога. Конан почти не видел его, лишь два или три раза они мельком встречались в галерее, соединяющей ряд комнат. Старик рассеянно кивал и спешил дальше, шлепая босыми ступнями и прижимая к груди какой-нибудь невиданный и непонятный прибор из стекла, камня и бронзы. Также кругленький силуэт хозяина дома бывал виден по вечерам на плоской крыше. Майгус внимательно вглядывался в усыпанное звездами южное небо, прикладывая к глазам различные трубочки и стеклышки.

Иглессия объяснила Конану, что ее отец способен полностью забывать о себе, не есть, не пить, не спать и не умываться — если работа по-настоящему захватывает его. По-видимому, так случилось и на этот раз. Зловещая судьба очаровательной и необузданной Зингеллы всерьез поглотила Майгуса. Впрочем, Конан не особенно страдал от недостатка общения со знаменитым звездочетом. Также он не слишком скучал по двум своим спутникам, солдатам из охраны Гарриго. Да и те, по всей видимости, не скучали и не роптали на судьбу: на следующее же утро по прибытии в дом Майгуса Конан отсыпал каждому по щедрой горсти золота из мешочка герцога, отвергнутого звездочетом, и объяснил, как добраться до деревушки с веселой таверной и постоялым двором. Ни Хорхе, ни Грумм больше не попадались ему на глаза.

Один раз, впрочем, киммериец решил проведать своих подопечных. Иглессия вызвалась составить ему компанию. Добравшись до таверны, варвар нашел ребят раскрасневшимися, довольными жизнью и не слишком связно ворочающими языками. Не сразу узнав Конана, они буйно обрадовались ему и, хватая за руки и хлопая по плечам, принялись наперебой уговаривать присоединиться к ним, ибо вино здесь отличное, хозяин — душа-человек, а девчонки — пухленькие, разбитные и веселые… Конан с трудом отговорился и отцепился от них, то и дело поглядывая в сторону своего спутника — очень юного и очень надменного мужчины в широкополой шляпе, которого он представил как племянника Майгуса, заехавшего к нему погостить…

Иглессия в мужском костюме держалась на редкость горделиво и высокомерно, она окидывала всех, заговаривающих с ней, таким ледяным и презрительным взглядом, что казалось странным, отчего горячие и самолюбивые зингарцы вызывали ее на дуэль лишь два раза, а не чаще…

— Отчего же ты не присоединишься к своим веселым товарищам? — спросила девушка, когда они возвращались назад. — Разве тебе не хотелось как следует выпить и погулять? Да и селянки тут покладистые и хорошенькие…

Конан покосился в ее сторону, желая понять, насколько серьезно она говорит. Но по непроницаемому лицу дочери звездочета определить это было невозможно.

— Я бы остался, — ответил он, — но мне показалось, что тем самым я бы обидел тебя.

— Обидел?.. — Иглессия усмехнулась. — Что же здесь обидного? Я нашла бы, чем занять свой вечер. Будь уверен, скучать бы я не стала!..

Пожалуй, больше всего в дочери звездочета притягивала Конана ее восхитительная непредсказуемость и непостоянство. Она менялась по двадцать раз на дню. Утром могла быть томной, загадочной, нежно пришептывающей красивые слова на незнакомом языке… Днем становилась стремительно-резкой, насмешливой, с язычком, жалящим и свистящим, как гибкая плоть бича… После обеда пускалась в многословные заумные разговоры, одновременно поражая Конана разносторонностью своих познаний и навевая дремотную скуку. Которую тот, правда, научился быстро разгонять: стоило лишь протянуть руки к глубокомысленно вещающей девушке и обнять ее покрепче, своими губами преграждая выход ненужным и непонятным словам…

Что поражало особенно приятно — каждой ночью Иглессия тоже была разной. То излишне напористой и по-мужски активной, то податливо-нежной, то вдохновенно-раскованной, то холодной, словно ледник на вершине горы, и как бы делающей ему великое одолжение. Казалось, в теле этой удивительной девушки не одна душа, но пять или семь (и как им только не тесно там!). Даже цвет ее глаз менялся в зависимости от настроения: был то льдисто-голубым, холодным и жестковатым, то светился желтыми искрами, похожими на блики солнца в морской воде.

— Впервые вижу женщину, которая умеет менять цвет глаз! — сказал как-то Конан, любуясь девушкой, увлеченно рассказывающей ему о свойствах кристаллов лунного камня, то расширяя, то сужая таинственные зрачки. — Клянусь Кромом! С каждым днем ты удивляешь меня все больше.

— В самом деле? Ты не кривишь душой, чтобы сказать мне приятное? — польщенно улыбнулась Иглессия. — Я-то, наоборот, уже начинаю подозревать, что ты заскучал со мной, гость с Севера!

— О нет! С тобой трудно заскучать! — энергично запротестовал киммериец. — Если бы у твоего отца была дюжина дочерей, и от разных матерей в придачу, вряд ли мне было бы интереснее с ними, чем с одной тобой.

— Вчера я спросила у отца, скоро ли он окончит работу над гороскопом, — сказала девушка, легкой улыбкой откликнувшись на комплимент варвара. — Он сказал, что не может знать этого точно. Возможно, скоро, возможно, потребуется еще столько же дней, сколько уже прошло. Он просил тебя извинить его, Конан, за то, что дело оказалось сложнее, чем он первоначально рассчитывал. Он очень хочет помочь этой бедной вспыльчивой девочке из Кордавы, но пока что ничего не выходит…

— Пусть он работает столько, сколько ему нужно! — разрешающе махнул рукой киммериец и подмигнул ей. — Я не в обиде!

— И все-таки я боюсь, что понемногу ты начинаешь скучать… — повторила Иглессия и взглянула на него, загадочно прищурившись. — И поэтому я решила приготовить тебе сюрприз. Это будет сегодня ночью, сразу же после полуночи. Конечно, если ты не испугаешься, Конан.

— Чего мне бояться? — пожал плечами киммериец. — До сих пор все твои выходки веселили меня. Не думаю, что я расстроюсь, даже если ты бросишь меня в объятия ручной пантеры или кого-нибудь в этом роде.

— В таком случае, будь готов, Конан, — еще таинственней сказала девушка и прикрыла веки. — Ровно в полночь я приду за тобой…

Как и обещала, дочь звездочета появилась на пороге комнаты киммерийца в полночь. Но она не вошла, как случалось обычно, а лишь поманила его за собой. В руках она держала подсвечник. Толстая, зеленого воска свеча была отлита в форме обнаженного женского торса без головы и рук. На месте головы трепетал язычок пламени с зеленоватым же оттенком, напоминая вздыбленные от ветра волосы. Одеяние девушки было также изумрудно-зеленым, обволакивающим ее от подбородка до кончиков пальцев ног. Складки одежды казались живыми и тихо колыхались и переливались, как прохладное пламя.

Конан шагнул вперед и хотел было обнять соблазнительное изумрудное видение, но Иглессия отстранилась и, прижав к губам палец, повела его за собой. Они прошли в полном молчании несколько комнат, пока девушка не остановилась на пороге одной из них и жестом пригласила войти. В этом помещении Конану прежде бывать не приходилось. То была просторная, почти идеально круглая комната без окон. Точнее, единственное хрустальное окно в форме глаза было на потолке. Пол устилал ковер с очень длинным, чуть ли не в ладонь высотой, темно-синим ворсом. В центре комнаты прямо на ковре стоял светильник с девятью свечами. Все они были из зеленого воска и изображали танцующих обнаженных женщин без рук и голов. Конана удивило, что зеленое пламя — волосы крохотных танцовщиц — раскачивалось и колебалось в разные стороны, словно бы по помещению гуляло множество маленьких сквозняков во всех направлениях. Прямо над светильником с потолка на прочной бронзовой цепи спускался большой хрустальный шар со множеством отполированных граней. Пламя свечей, отраженное в нем и размноженное в тысячи раз, освещало комнату до мельчайших ее уголков. Тлели, распространяя сильный дурманный аромат, пахучие палочки, закрепленные вдоль стен. Их дым, подсвеченный зеленоватыми огнями, стлался в воздухе, принимая причудливые очертания, и казался живым и немного зловещим.

— Это моя комната, — прошептала Иглессия. — Проходи и садись возле светильника, но только — во имя Митры! — не произноси ни звука…

Не очень понимая, зачем нужна такая таинственность, Конан послушно присел, скрестив ноги, на мягкий ворс. Мерцающий хрустальный шар величиной с голову младенца оказался в половине локтя от его лица. Конан тихонько толкнул его пальцем, и шар закачался, как маятник, пуская по стенам и потолку длинные светло-зеленые блики. Иглессия строго взглянула на него и рукой успокоила шар. Затем она подняла руки, привстала на цыпочки, и раздался мелодичный звон. Подняв голову, Конан увидел, что с потолка, помимо шара, спускались медные пластинки разной длины и толщины. Девушка прикасалась то к одной из них, то к другой тонким серебряным стержнем, извлекая из меди шелестяще-звонкую мелодию…

Перезвон пластинок, мелькание зеленых бликов, густой дым дурманных палочек — все это погрузило Конана в странное оцепенение, похожее на транс. Он потерял границу между зыбкой реальностью и отчетливым сновидением, потерял строгую нить сознания, потерял себя… Гибкое женское тело в переливчатом изумрудном шелке скользило перед ним, извиваясь в танце… Звенела и завораживала медь… Девять крохотных безруких женщин со светящимися волосами танцевали вокруг него… Слоистый дым повторял очертания женских тел, постепенно утончающихся, становящихся все более загадочными и прозрачными…

Голова у Конана окончательно закружилась, в глазах стало двоиться, словно он выпил не один кувшин доброго вина за сегодняшний вечер. Проклятие!.. Конан зажмурился и помотал головой, чтобы выйти из транса, из странного и тревожащего опьянения без вина… Но раздвоение не прекращалось. Два дивных женских тела в изумрудных одеждах кружились подле него, извиваясь, блестя короткими смоляными волосами, шелестя длинным ворсом ковра под нежными розовыми ступнями… Легкая ткань овевала его щеки, колени и плечи. Прохладные руки касались скользящими, возбуждающими движениями то с одной, то с другой стороны. Иглессия слева томно подмигивала ему… Иглессия справа, по-детски приоткрыв рот, смотрела томно и многозначительно…

Чтобы покончить с наваждением, Конан схватил девушку (ту, что справа) за локоть и резко притянул к себе. Мелодичный звон оборвался. Дочь звездочета охнула и, не удержав равновесия, рухнула киммерийцу на колени.

— Вот так-то! А то совсем голова закружилась от твоего вихляния! — проворчал Конан, готовясь окончательно покончить с дурманом с помощью крепкого поцелуя, но, скосив глаза влево, замер.

Вторая фигура не исчезла, как следовало бы ожидать, но, опустив растерянно руки, смотрела на него взглядом испуганным и недовольным.

Левой рукой притянул ее к себе также. Обе женщины, и левая, и правая, были живыми. Ни одна не была наваждением или грезой. Обе пытались вырваться, бормоча под нос не то заклятия, не то ругательства.

Конечно же, они бормотали заклятия!.. Вдоль позвоночника варвара пробежала цепь крупных мурашек. О, дочери Нергала!.. Магия! Мало что вызывало у киммерийца, в общем-то довольно невозмутимого, такое активное неприятие и отвращение, как магия. Да еще такая наглая, такая явная магия, лезущая ему и в глаза, и в уши, и в осязание!..

— Клянусь молнией Крома! — взревел Конан и хлопнул себя изо всех сил по левому бедру. Но, конечно же, меча там не оказалось. Да и кто стал бы одевать меч в предвкушении любовного свидания, не выходя за пределы дома. Поколебавшись лишь долю мгновения, варвар схватил с пола массивный светильник и замахнулся им.

— Кто бы ты ни была, дочь Нергала, тебе не поздоровится за такие штучки со мной! Мигом прекрати колдовать, иначе!.. — Он многозначительно потряс светильником.

Несколько восковых фигурок с волосами из пламени скатились на ковер, и ворс его занялся в двух-трех местах.

— О, Конан! Успокойся, умоляю тебя! — испуганно закричала Иглессия (та, что была слева).

Другая же, изрыгая сквозь розовые губки крепкие мужские проклятия, принялась затаптывать огонь прямо босыми пятками. Покончив с этим, она неожиданно и очень больно ударила Конана по голове хрустальным шаром. Киммериец крякнул, но светильник из рук не выпустил. Набычившись, он повернулся к той, что его ударила, и грозно сверкнул глазами.

— Ну что за грубый, безмозглый, тупоголовый идиот! — воскликнула она. — Так все испортить!.. Так бездарно все разрушить и исковеркать! Растоптать своими слоновьими, варварскими ногами все волшебство!

— Плевал я на твое волшебство! — огрызнулся Конан, — На ваше волшебство! — поправился он, взглянув на другую Иглессию, что жалобно всхлипывала и не сводила с него расширенных, словно у смертельно испуганного ребенка, глаз. — Вот уж чего не мог никогда терпеть, так это всяческого волшебства и магии!.. Не прикасайтесь ко мне своими липкими пальчиками, не смейте! Лучше слейтесь поскорее в одно целое, иначе я за себя не ручаюсь!.. Ну, же! Быстро!..