"Григорий Померанц. Живые и мертвые идеи " - читать интересную книгу автора

бездарной войны. В водовороте страстей власть оказалась в руках партии,
сильной своей организованностью и своей верой в светлое будущее. Ради этой
цели можно было часть народа увлечь, а другую часть - заставить идти за
собой. Ибо цель, казавшаяся абсолютной, оправдывала абсолютно все средства.
Бесполезно взвешивать, какова здесь роль утопических элементов
марксизма и какова - имперских традиций административного восторга.
Думается, важно и то и другое. Вот рядом две великие культуры: Индия и
Китай. В Китае две с половиной тысячи лет создаются социальные утопии и
совершаются прыжки в утопию. В Индии - ни того, ни другого. Видимо, это
связано с характером культуры, склонной или мало склонной к вере в рай на
земле.
Утопия пришла в Россию с Запада. Но Россия не была европейской страной,
а только европеизированной. В плюралистическом европейском обществе утопия
оставалась интеллектуальной игрой (для сэра Томаса Мора) или привеском к
предвыборной программе социал-демократов. Россия, увлекаемая призраком
окончательного решения мировых вопросов, рванулась в утопию всем корпусом и
застряла в этом состоянии.
Плеханов как-то заметил: "По методам своим Петр был славянофил". Это
можно сказать и о Ленине: по методам своим Ленин был почвенно русским
человеком, не понимавшим пользы плюрализма (так же как сегодня не понимает
этого другой почвенно русский человек, Солженицын). И именно почвенное,
народное непонимание плюрализма толкало к запрету независимой прессы, к
разгону Учредительного собрания... Зачем терпеть ложь, если мы знаем полную
и окончательную истину? После того как Сталин ликвидировал последний
институт, оставлявший место для обратной связи между идеей и жизнью
(демократию внутри ЦК и партийных съездов), победил автоматизм
административно-командной системы.
Идейным ядром этого развития была уверенность, что социальное учение
Маркса в общих чертах бесспорно: все зло коренится в частной собственности.
Пролетариат, захватив власть, упраздняет частную собственность. И тогда
происходит прыжок из царства необходимости в царство свободы. Маркс не
рисовал никаких подробностей светлого будущего, но он придал духу утопии
характер принципа, звучащего философски корректно и приемлемого на первых
порах для философски мыслящего человека. Через марксизм прошли Бердяев,
Булгаков, Франк, Федотов. Им понадобилось несколько лет, чтобы прийти к иным
взглядам. Люди, не склонные к философскому сомнению, на всю жизнь были
заворожены XI тезисом: "Мир надо переделать". Страстная убежденность старых
большевиков в истинности утопии и аппарат террора, затыкавший рот
противникам, задержали процесс отрезвления России на несколько десятков лет.
Но у брежневской администрации не было никакой убежденности, никакого
пафоса. И принцип стал гнить.
Вторым принципом, сгнившим в период застоя, был марксистский
интернационализм. Оговорюсь сразу: я не считаю ложной веру во вселенское
братство всего живого. Но моя вера опирается на духовный опыт единства, на
своего рода религию (хотя ни одна современная религия меня полностью не
удовлетворяет). Марксистский интернационализм был попыткой объединить людей
без религии, без духовных глубин, опираясь на классовое чувство
пролетариата, то есть на ненависть всех бедных ко всем богатым. Это часто
приводило к союзу смердяковых и шариковых против интеллигентности, против
культуры.