"Алиса Поникаровская. Рассказы" - читать интересную книгу автора

змейками темных волос, за чуть заметным колыханием груди, едва прикрытой
тонким шелком ночной рубашки. Под этим пристальным, изучающим взглядом она
боялась лишний раз пошевелиться, по коже мелкими мурашками бежала неприятная
дрожь, и все время казалось, что кроме этого оцепенения в призрачном лунном
свете больше ничего не существует. И это оцепенение будет длиться вечно,
потому что для луны и этих таинственных переплетений ковра времени нет и
никогда не было.
Утром привычные дела уносили ее водоворотом событий: институт, работа,
люди, которые были рады ей, в каком бы состоянии она ни находилась. Она
обладала странным свойством - притягивать к себе чужие взгляды. На нее
смотрели по разному: кто - с восхищением, кто - с откровенным восторгом,
кто - с немым изумлением, кто - с растерянностью, но никогда никто не
смотрел на нее с завистью. Никто, кроме луны. Она производила впечатление
человека ниоткуда. Смотрящим на нее со стороны все время казалось, что в ее
серых огромных глазах, в опущенных уголках губ, чуть тронутых серебристой
помадой, в мягком завитке волос, скрывающем пульсирующую синеватую жилку на
виске, таится какое-то бездонное знание чего-то такого, о чем было страшно
даже думать, не то, что произнести вслух. Но стороннее созерцание никогда не
переходило в слепое поклонение или любовь - люди всегда инстинктивно
сторонятся непонятного - оно и притягивает и отталкивает одновременно, но
практический и рациональный ум всегда оказывается сильнее - от того, что
нельзя объяснить и понять, лучше держаться подальше: а вдруг затянет, потом
до конца жизни не выберешься...
Она возвращалась вечером с работы, смывала под душем налипшие за день
взгляды, со вкусом ужинала и, постояв несколько минут, настраиваясь, и даже,
как будто, шепча про себя что-то вроде молитвы, снимала белое покрывало с
мольберта, стоящего в углу комнаты.
С холста струился прозрачный свет любопытствующей луны, подглядывающей
в окно сквозь щелку задернутых штор на сжавшуюся под одеялом одинокую
фигурку.
Она окидывала холст оценивающим взглядом и морщилась: не то, луна не
была настоящей, она не тревожила, не заставляла дрожать. Одинокая фигурка
никак не связывалась с ночью, тревогой и лунным светом, а существовала
как-то сама по себе, разве что вместе с постелью и одеялом. Это был обычный
лунный пейзаж и только. Дешевая иллюстрация третьесортной книжки, которыми
иногда подрабатывали некоторые из ее однокурсников.
Она брала в руки мастихин и аккуратными, почти нежными движениями
начинала соскребать с холста еще не высохший слой краски, привычно уничтожая
написанную ею пародию. Когда холст превращался в одно большое смутное,
неясное пятно, она доставала кисти, палитру, тюбики красок и принималась за
работу.
Но как только знакомый глаз луны приникал к замочной скважине штор, она
откладывала кисточки, оттирала выпачканные пальцы и, даже не взглянув на то,
что в очередной раз вышло из-под ее рук, что выползло из ее подсознания на
свет Божий, накрывала мольберт белым покрывалом.
Она всегда рисовала много и жадно, все время таская в своей необъятной
плетеной сумке карандаши и бумагу. Она застывала на улице около живописной
спящей кошки, она не могла оторвать взгляда от интересного лица, случайно
выделенного ей из обыденной серой толпы в вагоне метро - выскакивала на
первой попавшейся станции и садилась на скамейку, напряженно стараясь