"Владимир Миронович Понизовский. Заговор генералов " - читать интересную книгу автора

груди позвякивали медали "За усердие" на Станиславской и анненской лентах.
Как и для большинства других мужиков, война была для него работой. Тяжелой,
постылой. Но неотвратимой. Антону представлялось, что с таким же чувством
необходимости, с каким приходилось им рыть траншеи, настилать блиндажи,
выкатывать на позиции орудия, - выходили они в слякоть и распутицу на поля
со своими сохами или волокли дрова из стынущего леса. Надо - и весь сказ.
Потому и солдатскую свою работу они выполняли буднично-крепко.
Эх, Егор Федорович, не уберегся...
- Цвирка!
Брезентовый полог зашелестел. В блиндаж, пригибая голову, вошел
вестовой. Путко вырвал из книжки листок, сложил, сунул в конверт:
- Караваеву - доставить на фольварк, штабс-капитану.
- Слушсь, вашбродие! - Цвирка исчез за пологом. Тут же вернулся,
шагнул к столу, протягивая в ладонях парящий вкусным запахом котелок:
- Повечеряйте, вашбродь. Кашевар, хай ему гриц, тильки доставив.
Лицо Цвирки все было в брызгах, шинель черная.
В блиндаже, под тремя накатами, устоялась влажно-душная тишина,
отрешающая от всего, что происходило наверху.
- Льет?
- В три струи, - тряхнул головой солдат. - Оно и пора: у их озими ужо
в налив пошли.
"Тебе-то какая забота о румынских хлебах?" - подумал Путко, доставая
ложку и зачерпывая из котелка. Его заботил дождь. И тоже это было связано
со смертью фейервер-кера. Если будет лить, как прошлой ночью, четвертое
орудие засосет. Три пушки поручик расположил по склону холма, а четвертую
выдвинул вперед, в порядки пехоты, в болотистую низину, не перекрытую от
противника спиралями колючей проволоки. "Егора Федоровича не надо было бы
предупреждать, а как там Петр, его брат?.." Придется тащиться к четвертому
орудию. Иначе и вправду засосет, постромки оборвешь - не вытащишь.
Днем, спустившись туда после обстрела, он застал Кастрюлина еще живым.
Не узнал. Лицо фейерверкера стало иссиня-белым под резко обозначившейся
рыжиной волос, с широко открытыми, удивленно-огромными глазами. Будто
впервые за всю свою жизнь он вот так распахнуто посмотрел на мир и
поразился небу, лесу, дали - всему, что открылось опрокинутому взору. Он
так и умер - без стонов, казалось, без мучений, с удивленно открытыми
глазами. Младший брат Егора Федоровича Петр беззвучно плакал, стоя перед
ним на коленях и комкая фуражку.
Как получилось, что старший и младший братья оказались на одной
батарее, в прислуге одного орудия, Антон не знал - оба начали службу
задолго до него. Внешне они были непохожи. Петр - высокий, длиннорукий,
горластый, и даже не рыж, а темноволос и темноглаз, с изрытым оспинами
лицом. Моложе лет на двадцать и еще холост. А у Егора Федоровича семья -
сам-десять... Похоронили фейерверкера неподалеку от орудия, на взгорке, у
осин. Теперь дождь, наверное, уровнял бугор. Только свеже-срубленный крест
останется на чужой земле.
Путко опорожнил котелок. Кулеш оказался на славу: расстарался кашевар,
разжился приварком на брошенной боярской усадьбе.
- Передай телефонисту: я на четвертом. - Антон надел фуражку,
застегнул плащ. - Ты - со мной.
В траншее хлюпало. Ночь была темная, лило уже какие сутки.