"Чесменский бой" - читать интересную книгу автора (Шигин Владимир Виленович)

Глава четвертая

Дмитрий Ильин попал в Наваринскую экспедицию Ганнибала случайно. Уже перед самым отплытием от Корона попросил цейхмейстер Спиридова выделить ему одного-двух корабельных офицеров для командования осадными батареями. Выбор адмирала пал на Ильина. Причина выбора была проста: «Гром» находился еще без боезапаса (он был на отставшем от эскадры «Святославе»), и поэтому командир мортирной батареи оказался как бы не у дел. Вместе с Ильиным направился к Наварину и бывший капитан пинка «Лапоминк».

Наконец-то встретившись, друзья получили возможность наговориться вдоволь…

Ганнибал определил Ильина для начальствования над будущей западной батареей, Извекова – над восточной. Каждому дал по две двадцатичетырехфунтовые пушки и по три десятка матросов.

Наварин – турецкая крепость на греческой земле, место русской славы. Дважды озарялась Наваринская бухта громом побед российского флота. И год 1770-й так же священ в нашей памяти, как и год 1827-й*. Иван Ганнибал разъяснял офицерам:

– В знаменитых местах воюем. У эллинов древних стоял здесь некогда славный город Пилос, а на Сфактерии-острове, что в бухте расположен, афиняне наголову разбили воинственных спартанцев. Нам же предстоят здесь подвиги новые. Но запомните: Наварин – орешек крепкий!

Оставив корабли поодаль от берега, цейхмейстер на шлюпке провел рекогносцировку крепости.

Наваринская бухта просторная, по окружности добрый десяток миль. Посреди бухты острова: Сфактерии и Кулонески. Вокруг лесистые горы. Сама крепость за отвесной скалой.

Свежий ветер трепал плюмаж на шляпе цейхмейстера. Увлекшись, Ганнибал почти вплотную подошел к неприятельским бастионам. Необычная фигура в белом мундире привлекла внимание турок, и те открыли пальбу. Пришлось уходить что есть силы на веслах.

По сигналу с «Трех Святителей» корабли вошли в бухту и с ходу приступили к высадке десанта. Тяжело выгребая в пене прибоя, устремились к берегу шлюпки. Считанные секунды – и солдаты вперемежку с повстанцами уже выпрыгивали на скользкие прибрежные валуны. – Ружья берегите! – кричали капралы.

В последнюю очередь свозили баркасами орудия, ядра и порох.

Робкая попытка турок остановить десант провалилась. Не выдержав штыкового удара, они ретировались в крепость. Барабаны били бой крепкий и скорый. Впереди атакующих бежал сам Ганнибал:

– Пали по палисадам! Пуля виноватого найдет! Виват Екатерина!

Русский десант дерзок, но мал. Поняли это турки, да поздно! Возводились уже вовсю вокруг крепости осадные батареи, устанавливались на лафеты свезенные с кораблей пушки. К вечеру спустились с гор многочисленные и шумные ватаги маниотские. Вся ночь прошла в лихорадочном строительстве укреплений. А когда первые лучи солнца скользнули кровавыми бликами по глади бухты, Ганнибал поднял на «Трех Святителях» сигнал: «Начать бомбардировку!».

Разом ударили корабельные орудия, выплюнув с клубами дыма первую порцию ядер. Вторя им, заговорили береговые батареи Ильина и Извекова. Турки ответили без промедления. Осада Наварина началась.

Маниотские отряды, прикрывавшие русские батареи, несли от турецкой стрельбы большие потери, но позиций своих не покидали. Вечерами из окрестных селений приходили матери и жены погибших, молча заворачивали тела в покрывала и, погрузив на ишаков, так же молча увозили…

Бомбардировка длилась без перерыва уже пятый день, наконец неприятельский огонь стал ослабевать. Осаждающие воспрянули духом: турки начали выдыхаться! А вскоре доставили на позиции и ордер Ганнибала – готовиться к штурму!

Лежа за большим, поросшим травой камнем, Ильин разглядывал в медную зрительную трубу крепость. Турки предприняли очередную вылазку. На этот раз они атаковали восточную батарею Извекова. Однако едва маниоты бросились на помощь извековцам – вторая партия турок так же стремительно атаковала пушки Ильина.

– Пали! – крикнул лейтенант, когда до неприятеля оставалось несколько десятков шагов.

Пущенная в упор картечь уложила на камни первые ряды атаковавших. Остальные сразу же смешались и бросились вспять.

– Еще разок отбилися, – утирали пот матросы. – Теперича жди гостей ночью!

По ночам со стен по веревочным лестницам спускались в поисках добычи алчные янычары. Через поросшие кустарником лощины ползли к русскому лагерю. При свете костров вспыхивали еженощно короткие, но яростные рукопашные схватки.

С рассветом 11 апреля маниотские отряды начали скапливаться в ближайших к крепости оврагах. Артиллеристы усилили огонь. Над Наварином медленно поднимался дым пожаров.

Штурм цейхмейстер Ганнибал назначил на два часа пополудни, однако ровно в полдень над цитаделью взвился белый флаг. Комендант крепости решил не испытывать более судьбу и сдался на милость победителя.

– Слава Богу, – вытер лицо грязным платком Ильин, – разгрызли-таки орех наваринский!

– Виктория полная! – радовался, сверкая глазами, Ганнибал. – Слава российская затмила славу эллинскую!

Победители вступали в город, печатая шаг. Цейхмейстер в рыжих от пыли ботфортах принимал капитуляцию гарнизона. Под ноги ему летели украшенные полумесяцами и конскими хвостами знамена и бунчуки. Поодаль, понурив головы, теснились бородатые сераскиры. Победителям достался огромный наваринский арсенал и более пяти десятков чугунных пушек. К пороховым погребам встали караулы, на городскую площадь – сильный гауптвахт, а у крепостных ворот и магазинов – пикеты. С пленными поступили милосердно: их отпустили под честное слово. Сразу же, не теряя времени, принялся Ганнибал чинить разбитые огнем стены, определил в морской дозор шлюпки и малые суда под началом капитан-лейтенанта Извекова. Дмитрий Ильин был определен им в командование крепостной артиллерией.

Спустя неделю прибыл в Наварин на корабле из Ливорно граф Алексей Орлов. Съехавши на берег, поздравил он Ганнибала с одержанной победой.

– Отныне ты – комендант сей цитадели! – заявил важно.

– Служу Отечеству! – был скромный ответ сына арапа Петра Великого.

Деятельность свою в Наварине Орлов начал с того, что велел переделать городскую мечеть в церковь Святой великомученицы Екатерины, о чем немедля отписал в Санкт-Петербург.

Из письма Алексея Орлова императрице Екатерине: «Сначала никто не хотел верить, что мы дошли до сего места, а еще, чтобы атаковали нашего неприятеля. Все думали: пошатавшись-де по морю и ничего не сделав, назад воротятся. Узнали теперь свою ошибку. Открыли глаза, не знают, что думать и что делать, с удивления окаменели. Все оборотилися, что предпринимают, неизвестно».

А через несколько дней прибыли и корабли адмирала Спиридова. Шумно стало на узких наваринских улочках. Здесь кексгольмцы стояли, там морские артиллеристы квартировали, дальше пестрый и шумный лагерь воинственных горцев. Определенные в десант матросы расходились по своим кораблям. Дмитрий Ильин, сдав по счету крепостные пушки армейскому офицеру, вернулся на «Гром», а Евграф Извеков получил назначение старшим офицером на корабль «Три Святителя».

Произошла-таки давно ожидаемая всеми на эскадре встреча Орлова и Спиридова, которая должна была положить конец существовавшему двоевластию в экспедиции. О чем шла речь между графом и адмиралом, доподлинной неизвестно, однако можно предположить, что были там взаимная резкость, упреки и обвинения. Мира между Орловым и Спиридовым не было и не будет никогда! Оба были умны и решительны, но своенравны и обидчивы. Каждый не без основания считал себя наиболее способным к единоличному командованию. Но Алексей Орлов являлся ко всему прочему братом всесильного фаворита, а Спиридов всего лишь корабельным адмиралом. И в силу высочайшего указа Спиридов подчинился Орлову, однако нанесенной обиды не простил. Не остался в долгу и Орлов. Некоторое время оба они будут прощать какие-то слабости друг другу. Но так будет недолго. Придет время, и Алексей Орлов приберет себе вся славу будущих побед, а со своим соперником расправится безжалостно. Однако все это еще впереди…

В бывшем губернаторском доме собрался военный совет. Русские военачальники решали, что делать дальше.

Алексей Орлов ратовал за организацию экспедиции для овладения лежащей неподалеку крепостью Мод он. Против этого плана резко выступил Спиридов. Аргументы адмирал приводил веские:

– Для чего вновь огород городить? Зачем уходили от Корона, когда сия фортеция была уже к полной сдаче склонна? Лишь затем, чтоб теперь опять идти воевать Модон? Не тем занимаемся, мы, граф Алексей Григорьевич, не тем! Следует нынче нам не грады отдельные измором брать, а, помогая племенам майнотским, делать наирешительное нападение флотом на морскую силу турецкую!

Но адмиральские доводы и слушать не захотели. Алексей Орлов, ярясь, кричал в лицо Спиридову злобно:

– Ты б за командами своими догляд имел получше, а как на сухопутье воевать, и без тебя разберемся!

Под нажимом главнокомандующего решено было все же Модонскую крепость осаждать. Во главе экспедиции был определен генерал-майор князь Юрий Долгорукий. Спиридов подписывать протокол заседания отказался наотрез. – Сие есть авантюр! – заявил он, уходя.

За окном особняка сбежавшего паши били вечернюю зорю барабаны. Воздух был напоен ароматом расцветающего арголидского жасмина. На душе у адмирала было тяжело, в успех модонской затеи он не верил.

К Модону выступило до пятисот солдат и матросов, сотня албанцев и более восьмисот маниотов. С моря их должен был поддерживать корабельный отряд под началом бригадира Грейга.

Войска пробирались к Модону горными тропами. Орудийные стволы тащили волоком на сбитых дубовых салазках. Намаялись страшно!

20 апреля Долгорукий подошел к стенам неприступной крепости. Сразу же началось строительство батарей и устройство осадного лагеря. В первую ночь удалось установить пять пушек. Укрепляться на каменистом грунте – дело не из легких. Землю копали далеко в лощине и таскали в мешках, насыпая брустверы. Сверху укладывали вязанные из шелкового дерева фашины. Грейг высадил с кораблей десант на небольшой, расположенный напротив крепости, островок и поставил на нем батарею.

Укрепившись, русские войска приступили к бомбардировке Модона. Турки огрызались зло, но палили неприцельно, наудачу. За несколько дней они добились лишь одного попадания, но какого! Шальное ядро попало в груду сложенных подле пушки зарядов. Взрыв – и не стало сразу семнадцати человек, даже тел не нашли… А скоро еще несчастье – от быстрой стрельбы разорвался орудийный ствол, погубив и перекалечив до двух десятков человек. Однако артиллеристы присутствия духа не теряли – война есть война.

Непрерывная бомбардировка крепости свое дело сделала: в стенах были пробиты огромные бреши и сбито более половины неприятельских пушек.

Князь Долгорукий, прячась от солнца в двойной офицерской палатке, сочинял диспозицию на штурм, когда со сторожевых постов ему сообщили тревожную весть о приближении турецких войск. То были три тысячи отборных янычар константинопольского гарнизона. Во главе войска находился сам морейский наместник Муссин-заде – лучший из полководцев Высокой Порты.

Спустя неполный час янычарские байраки, оглашая округу воинственными криками, взошли на ближайшие холмы. Там они разделились на три отряда. – Ля-иль-алла! – неслось со всех сторон.

Положение русско-греческих войск сразу стало тяжелым. Турки одновременно атаковали лагерь и форш-тадт, прорывались к крепости. Все это случилось настолько быстро, что Долгорукий не успел ничего предпринять. Осаждающие были застигнуты врасплох. Теперь все зависело только от мужества солдат и офицеров. Сумеют ли они сдержать первый страшный натиск? Успеют ли изготовиться к бою? И они выдержали!

Солдаты и повстанцы без всяких команд строились в шеренги.

– Оправляй замки и кремни! Готовь к стрельбе! – командовали на бегу сержанты и капралы, поучая остальных. – Ежели пеший, бей в полчеловека, а коли конный наскочит, лупи евойного коня в грудь да добивай самого! Из шеренг кричали задорно: – Погоди, басурман, дай штык наточить!

Было два часа пополудни. Палило солнце. Русские артиллеристы, не растерявшись, развернули пушки и ударили картечью. Турки набегали густо, и круглые русские пули быстро находили себе жертву. Помогая артиллеристам, открыла ружейный огонь пехота, паля плутонгами, как на учениях. Оставив на камнях до сотни убитых, янычары бежали. Муссин-заде, размахивая ятаганом, носился среди бегущих, давил их конем: – Остановитесь, жалкие трусы!

Из рот и батарей Долгорукому сыпались бойкие доклады: – Потерь не имеем! – Побитых нет, лишь трое нешибко ранены! – Убиенных и пораненных не имеем!

Взяв командование в свои руки, Долгорукий послал часть войск к форштадту, где продолжался жестокий бой. Но помощь опоздала, янычары уже ворвались в предместье, захватив незаконченную постройкой мортирную батарею. Оттуда они устремились к главной осадной батарее. Главная отбивалась пушечным огнем. Оглохший от выстрелов поручик – командир батареи – ободрял своих немногочисленных солдат: – Смелого пуля боится! Заряжай веселее!

Две бешеные атаки отбили батарейцы, третью отбивать было уже некому…

Разглядевши янычарские бунчуки над бруствером мортирной батареи, Долгорукий призвал к себе кексгольмского поручика Глотова: – Умри, но турок выбей!

Наскоро собрав вокруг себя небольшую команду, тот повел ее в штыки. Шли весело. – А ну-ка поразвернись!

Поручик Глотов приказ исполнил в точности: пал, но батарею отбил. Выбив турок из шанцев, солдаты заняли круговую оборону. За старшего какой-то капрал. Обозленные неудачей, турки лезли на приступ как ошалелые… Сераскиры ободряли атакующих:

– Гяуры стойки, но, хвала Аллаху, и янычары султана не навоз,!

Кексгольмцы держались, пока оставалась сила в руках да пули в лядунках. Последние оставшиеся в живых подожгли зарядный погреб и штыками пробились к своим.

Не упустив случая, ударил по осаждающим и гарнизон крепости.

– Ваше сиятельство, модонский сераскир контрвалацию против нас производит! – доложили Долгорукому.

На пресечение вылазки гарнизона был брошен последний резерв – две сотни маниотов, которых Долгорукий берег на самый крайний случай. Горцы дрались храбро, но устоять не смогли и были рассеяны. Тогда, собрав остаток своих войск в единый кулак, Долгорукий повел их на прорыв к кораблям. – На руку, в штыки! Коли, ребята!

В арьергарде, сдерживая наседавших турок, отходили матросы. Умирая, кричали они в лицо врагам:

– Ну, басурман треклятый, коли мало штыка, дадим приклада!

За главного у них Федор Козловский. Когда-то белая, батистовая рубаха бурела от крови, лицо в саже и копоти. Глянул Козловский вперед – до моря уже рукой подать, глянул назад – янычары скопом набегают.

– Братцы-матросы! – окликнул он шедших рядом. – Поколимся штыками, отбросим басурманина!

Ему не ответили, людей шатало от усталости. Лишь остановились да поворотились лицом к неприятелю: – Ну, хто на нас, гололобые!

И ударили, да так, что отбросили турок почти на добрую милю. И – скорее из последних сил за своими. Долгорукого Козловский сыскал на берегу, тот распоряжался погрузкой раненых. Тяжело дыша от бега, поручик доложился:

– За нами боле никого! Побитых вынесли всех! Прорыв к морю дался нелегко. Особенно кровопролитной была схватка у форштадта, где, засевши в домах, янычары расстреливали на выбор прорывающихся. Обойти форштадт никак нельзя, а сзади уже напирали гвардейцы Муссин-заде…

– Выбить турецкую сволочь во что бы то ни стало!- велел Долгорукий артиллерийскому майору Внукову. – Тогда прощай, князь! – усмехнулся тот мрачно. – Прощай, майор, авось на том свете свидимся! Собрал подле себя солдат Внуков:

– На смерть пойдем, ребятушки, чтобы другие жили. Кто страх имеет – уйди от позора!

За майором пошли все. Предместье брали в рост, неторопливым шагом. Майор пал под окнами первого дома, но форштадт отбили.

Теперь перед прорывающимися было только море. Первыми шлюпками забрали раненых, а потом всех остальных. Покидая рейд, корабли дали напоследок полновесный залп.

– Еще посчитаемся, мы долгов не держим! – грозили кулаками в сторону берега солдаты и матросы.

Потери отряда Долгорукого составили двести человек убитыми и триста ранеными. Турки потеряли около двух тысяч янычар.

Всю вину за модонское поражение Алексей Орлов свалил на… греков! Об этом он сразу же известил Екатерину II. Та отвечала раздраженно: «Морейская экспедиция не соответствует своим следствиям, мужественно от вас предпринятому ея отверстию, по причине сродной грекам трусости, легкомыслия и предательства, кои особливо под Модоном толико пакости причинили».

Звезда Алексея Орлова была по-прежнему в зените. Виновники модонской неудачи были найдены.

Отныне до самых последних дней своего пребывания на Средиземном море граф будет обвинять во всех своих неудачах греческих повстанцев. Что ж, так, наверно, ему было удобней!

Тем временем, находясь с флотом в Наварине, Спиридов с утра до вечера играл учения, изматывая людей до последней возможности.

– Жалеть никого не буду! – заявлял он капитанам. – Тут истина проста – больше пота, меньше крови!

Адмирала уже волновали Дарданелльские теснины. По его тайному ордеру Ламбро Качиони произвел необходимую разведку и собрал все нужные сведения по Дарданеллам. Вскоре, стоя перед Спиридовым, он отчитывался о добытых сведениях:

– По всему Геллеспонту имеются три фортеции старые. Пушки в них величины огромной, но все происхождения древнего, забиты в деревянные колоды, а то и вовсе в стены замурованы, отчего большое неудобство при пальбе имеют. Множество пушек вообще негодных. В передовой же фортеции при входе в пролив действует лишь одна кулеврина огромного размера в шестьдесят фунтов, стреляющая глыбами мраморными. – Насколько же сами фортеции крепки?

– Стены весьма ветхи, и диздары – начальники гарнизонные – боятся, что при первых выстрелах они рухнут. Главный же дарданелльский начальник, Молдаванчжи-паша, велел как можно скорее красить стены в белый цвет, чтобы издали казались они исправными.

Спиридов, разложив перед собой дарданелльскую карту, слушал корсара и морщил лоб.

– А каково движение вод в теснинах сих? – поинтересовался он чуть погодя. Качиони, казалось, только и ждал этого вопроса:

– Летом дует крепкий северный ветер и препятствует морскому ходу из Архипелага, но с первых дней осени он уступает место ветру южному, и тогда запирается корабельный ход из моря Черного.

Адмирал, что-то решая для себя, тщательно замерил на карте медным циркулем отстояние крепостей друг от Друга.

– А каковы твердыни басурманские в самом Константинополе имеются? – спросил, когда циркульная ножка уперлась в рисунок турецкой столицы.

– В самом Константинополе все заброшено и поросло травою, отчего крепости городские ветхи и во многих местах развалены.

– Почему же столь неразумно поступает султан турецкий? – удивился адмирал искренне.

Качиони со значением расправил свои огромные иссиня-черные усы. Знаменитому корсару льстило его особое положение в эскадре.

– Починка крепостей константинопольских почитается делом ненужным. По разумению османскому, Геллеспонт запирает дорогу неприятелю к столице крепко!

– Благодарствую тебя, капитан, за труды твои. Прошу отобедать со мной.

За обедом, где помимо Качиони присутствовали Плещеев и Круз, адмирал продолжил свои расспросы по Дарданеллам. Затем спросил неожиданно:

– А найдутся ли у тебя при необходимости пилоты надежные и искусные, чтобы довести эскадр наш в воды черноморские?

– Таковые имеются с избытком, – тряхнул головой Качиони, – я обещаю твердо!

Плещеев и Круз, пораженные смелостью адмиральских замыслов, застыли с ложками в руках. Первым опомнился Круз:

– Все верно! Главное – ударить хорошим залпом по сералю, да так, чтоб вдрызг! Вот это была бы виктория!

Флаг-капитан Федор Плещеев спросил более рассудительно: – Насколько правдоподобен сей прожект?

Спиридов положил на стол руки, на обшлагах кафтана сверкнули золотом по три пуговицы, положенные по полному чину адмиральскому.

– Все в руках наших, – ответил философски, – надобно только желание иметь. Но возможно сие будет лишь в случае нашей полной виктории над флотом басурманским. В первых числах сентября месяца, как только ветер в проливах переменится на попутный, надлежит нам плыть туда и идти в море Черное, бомбируя в пути своем Константинополь. Отчего, я мыслю, должен султан прийти в смятение полное и мира искать незамедлительно! Об этом мы еще в Кронштадте с Алексеем Сенявиным мечтали, чтобы, соединясь своими флотами, бить неприятеля нещадно. Но тому существует два препятствия: флот турецкий да… граф Алексей!

Вернулись в Наварин корабли Грейга из бесславной Модонской экспедиции. Присмиревший Орлов адмиралу больше не перечил. Не теряя времени даром, Спиридов вышел в море на поиски Второй Средиземноморской эскадры.

Не успели еще в Наварине похоронить умерших от ран, как новое известие – турки двинулись к крепости. Муссин-заде стягивал к Наварину свои лучшие силы.

– Была Триполица и Модон, теперь нас ждет слава победителей Наварина! – внушал он своим помощникам. – Весь мир опрокинется на врагов Аллаха и сделается орудием их погибели. Так предначертано в книге судеб!

Однако осаждать крепость наместник не решился, а, расположившись лагерем неподалеку, выжидал.

Алексей Орлов на турок со стены крепостной поглядывал, поплевывая: – Боятся гололобые виду нашего грозного! Однако обеспокоенные случившимся маниотские вожди отрядили своих депутатов к главнокомандующему.

– Османы не отступили, а пошли к озеру, от которого вода по канавам к крепости истекает, – сообщили они Орлову. – Хотят они перерыть канавы те питьевые.

– Далеко ли до озера-то? – поинтересовался тот не доверчиво.

– По короткой дороге дюжина миль будет, – прикинули греки.

– Нет, – покачал головой граф, – в этакую даль я войска посылать не буду. Кровь людская воды дороже!

Да по правде сказать, и сил у него для такого поиска не было.

Вернулись депутаты маниотские к своим вождям ни с чем. Посовещались те и пошли сами отбивать озеро.

Два дня и две ночи дрались повстанцы и отогнали турок от водопровода, но было уже поздно. Отступая, турки перекопали и разбили все трубы. Наварин остался без воды… В те дни Алексей Орлов писал в Санкт-Петербург:

«Великая государыня! Хотя кроме крепостей вся Мо-рея и очищена от турок, но силы мои так слабы, что я не только не надеюсь завладеть ею, но и удержать завоеванные места…»

Тяжело вздыхая, он макал перо в чернила и, скрипя им по бумаге, продолжал: «Лучшее из всего, что мне можно будет сделать, это: укрепить себя сухим путем и морем; зажечь огонь во всех местах… пресечь подвоз провианта в Царьград и делать нападение морской силой. Трудно будет и сие провести в действо, если скоро не придет Эльфинстон».

После долгих раздумий Орлов решился на шаг крайний – грузить войска на суда.

Несколькими днями ранее он отправил на поиски Второй эскадры несколько кораблей под началом Спиридова. На остальные погрузили людей и припасы и вывели на внутренний рейд.

С черными кругами – следами бессонницы – под глазами выхаживал Орлов взад-вперед по палубе «Трех Иерархов», рядом курил трубку мрачный Самуил Грейг. Наконец Орлов остановился и, взяв голландскую трубу, навел ее на далекий теперь Наварин. В предметном стекле полыхали пожары. Отложив трубу, граф Алексей обернулся к Грейгу:

– Нынче нам остается, Карлыч, только одно – стараться всеми силами прервать подвоз провианта в Царьград да постараться еще, ежели возможно, возвратить державе издержки, употребленные на сию экспедицию.

– Прежде всего следует искать Спиридова! – ответил, не вынимая изо рта трубки, практичный Грейг.

В последнюю ночь обороны часть маниотских отрядов прорвалась с боем через турецкий лагерь и ушла в горы. С собой унесли они и священные для горцев знамена повстанческих легионов.

К 23 мая 1770 года в Наварине остались лишь часовые. Расстреляв по неприятелю последние заряды, они скинули со стен пушки, взорвали пороховые погреба и шлюпками добрались до стоявших в бухте кораблей. Чтобы огонь был жарче, корабельные артиллеристы били по городу брандскугелями.

– С первым способным люфтом надлежит плыть нам с рейда к острову Цериго, а далее к Кикладам! – советовал Орлову капитан «Трех Иерархов».

Двое суток, поджидая погоду, корабли стояли в бухте, а затем взяли курс на запад.

Выше острова Сапиенца обнаружили паруса. Немедленно сыграли артиллерийскую тревогу. Орудийная прислуга, изготовляя пушки к бою, затыкала уши ватой.

На неизвестном корабле, находившемся на ветре, завидев отряд Орлова, опустили грот-марсель и подобрали фок-марсель, выстрелив при этом из пушки по ветру. Головной «Три Иерарха», находившийся под ветром, в ответ спустил свой марсель и, подобрав грот, пальнул из двух пушек против ветра. На этом ритуал опознания завершился. Неизвестный корабль оказался «Ростиславом», только что закончившим свое затянувшееся плавание вокруг Европы*.

За Сапиенцей Орлов разделил отряд. «Надежда Благополучия» с частью транспортов под флагом контр-адмирала Елманова взяла курс на Ливорно, имея на борту наваринских обывателей, больных и раненых. Остальные же отправились на поиск спиридовскои и эльфин-стоновской эскадр.

Сам граф Алексей писал в эти дни императрице письма безрадостные: «Ныне не остается мне другого, как стараться запереть подвоз провианта в Царьград и стараться еще, если можно, возвратить государству издержки, употребляемые на сию экспедицию».