"Дмитрий Попандопуло. Христо-борец (Геленджикские рассказы) [H]" - читать интересную книгу автора

интересоваться, тут ли Колючий, когда видели, что тут, ждали, как он будет
бить чечетку под тот танец в двадцать два колена.
Не знаю, кто еще мог бить чечетку в двадцать два колена, а он мог.
После отсидки он много чего мог: классно играл на гитаре, пел так, что
зарыдаешь под четыреста грамм, и бил чечетку. Тогда те, кто бил чечетку,
были наперечет и ходили в королях. Таких и было всего двое - Колючий да
иника, массовик из санатория "Звездочка", но тот не бил в двадцать два
колена.
Короче, когда пойдут под аккордеон первые аккорды "что ты ходишь, что
ты бродишь, сербияночка моя" и, как всегда, повыскакивают на площадку две -
три толстых бабы и замашут руками, на них многие не обращали внимания, а
смотрели на Колючего. А тот для понту выламывался, всячески показывая
публике, что не желает танцевать, его уже даже выталкивали в круг, а он
упирался, говорил, что не в форме, а те еще больше просили, а по всей
площадке многие из местных авторитетно заявляли знакомым отдыхающим дамам и
даже незнакомым о том, что так чечетку, как тот красивый парень, никто не
бьет, потому что такой еще не подрос. Тут уже весь окружающий народ смотрел
на Колючего, некоторые даже скандировать начали "про-сим, про-сим". Толстые
бабы и те переставали махать руками. Любопытство достигало наивысшей точки -
всем страшно хотелось увидеть редкого танцора - и в этот момент Колючего
наконец выталкивали на середину круга, а может, он делал вид, что вытолкали
- фантазер был каких мало.
Про сам танец не буду говорить - то надо самому видеть. Вы, конечно,
видели того чудака, что бьет чечетку в кино "Зимний вечер в Гагре"? Скажу
так: слабо ему против Колючего, не выиграл бы он приз в виде одеколона
"Красная Москва".
И точно, было двадцать два колена, точнее, двадцать одно. А двадцать
второе - под занавес - выглядело так: Колючий падал красивейшим образом на
колени и крестился. Что тут делалось на площадке - прямо рев разносился на
весь курорт. А он плевал на тот восторг, он открывал крышку флакона и
протискивался сквозь народ на волю, а попутно поливал одеколоном на голову
народу, а тот и не думал отстраняться. Понятно, не каждый вечер случается
пахнуть "Красной Москвой", да еще бесплатно.
А то, бывало, сидит он в окружении почитателей его талантов в ресторане
"Крыша", гитару держит торчком на столе, потряхивает грифом, и она у него
плачет, как гавайская, да еще к тому же своим мягким баритоном жалостливо
выводит: "позабыт-позаброшен с молодых-юных лет". За другими столиками
подкрепляется, чем придется, отдыхающая публика, слушает, кое-кто, особенно
из старшего поколения, уже слезу пускает.
А Колючий пуще старается, кажется, уже плачет. Потом берет последний
аккорд и собирается уходить. Растроганные мужички, понятно, просят еще чего
в таком же репертуаре сыграть да спеть, а тот им отвечает, мол, насухую
голос садится. Те ему посылают до стола бутылку "Московской", он же дает
понять, что не один тут, а с друзьями. Тогда ставят на стол еще три бутылки,
и Колючий опять поет про то, что "будь проклята та Колыма".
Вскоре на той "Крыше" весь народ поголовно плачет и обнимается, а вся
компания по центру с Колючим идет на другие приключения, на тот же пляж в
дом отдыха имени Ломоносова.
Тогда была мода такая - один мостик для женщин, а другой рядом - для
мужчин, ну, словом, чтобы раздельно купались да загорали. Щиты деревянные