"Евгений Попов. Самолет на Кельн (Рассказы)" - читать интересную книгу автора

эту, понимаешь! У него снег не убирается на улице и надутия и выбоины на
мостовой, понимаешь! Ты что, под суд хочешь пойти'
- А снег разве выпал? - спросил Петя. Но Козорезов в ответ так тяжело
задышал, что...
- Я! Я лично! - залепетал Петя. - Я лично, я разберусь, я все...
- Ты... ты, - передразнил Козорезов, добавил в рифму матом и тут же
бросил трубку. Закрыл глаза, взял под язык таблетку валидола.
А Петя послушал немногие эти оставшиеся страшные гудочки и сразу же
набрал номер Скорнякова.
- Вот что, Скорняков, - тихо сказал Петя. - Ты билет хочешь на стол
положить?
- Не ты мне его давал, не ты и заберешь, - заученно огрызнулся
Скорняков, перед которым вот уже с полчаса стояли два взаимных жалобщика,
слесарь Епрев и сантехник Шенопин, которые жаловались друг на друга, что
каждый из них набил другому морду.
- Что?! - завопил Петя. - Да ты совсем, я вижу, обнаглел? Да ты знаешь,
что мне сейчас из-за тебя звонил сам Козорезов.
- Да в чем дело-то, скажи, - уже не на шутку разволновался и Скорняков.
- А в том, что снег-то выпал? Выпал или нет, я спрашиваю?
- Ну выпал...
- Не "ну выпал", а выпал.
- Ну, допустим, действительно выпал. И что?
- А то, что, допустим, почему он тогда не убирается?
- Как это так "не убирается"? Он убирается.
- Убирается?
- Убирается.
- А я тебе говорю - ни хрена он у тебя не убирается!
- Почему?
- Это он еще меня, наглец, спрашивает почему, - простонал Петя, швыряя
трубку. А Скорняков от такой негаданной печали даже зажмурился.
- Дак что вы, какие меры вы примете против этого фашиста? - спросил
Епрев, указывая желтым ногтем на взъерошенного Шенопина.
- Отметьте, со всей объективностью отметьте это высказывание, товарищ
Скорняков, - уныло отозвался Шенопин. - Если он, не стесняясь вашего
присутствия, дает мне такое наглое политическое клеймо, то представьте его
распущенность в более обыденной обстановке.
- А ну пошли отсюдова обои! - гаркнул Скорняков.
Приятели попятились, глядя на него с нескрываемым восхищением.
- Мы ведь тоже люди, - пискнул было Шенопин. Но Епрев пихнул его в бок.
- Выдь! Выдь! Тебе сказано, - прошипел он. - Видишь, тут решается
важный вопрос. С-скотина...
И они покатились за дверь. Скорняков взялся за голову.
А дядя Ваня Пустовойтов, тихий и грустный, маленький, как воробей,
сидел за своим обшарпанным столом и с мучением смотрел на расположившуюся
прямо перед его носом хрустальную чернильницу. Дядя Ваня думал о том, что
чернильницу эту неплохо бы давно отсюда убрать, поскольку все советские
граждане, в том числе и он, дядя Ваня, давно уже пишут шариковыми
авторучками. Старик понимал, что чернила были гораздо хуже шариковой пасты,
так как в них всегда копились козявки, и перо рвало бумаги. Но тут же он,
как честный и объективный человек, вынужден был отметить, вынужден был