"Михаил Попов. Плерома " - читать интересную книгу автора

сдвигаемых стаканов, потом голоса сделались мягче и интимнее. Появилась
простыня, отделившая зону веселья от остального вагона. И начало, судя по
всему, происходить то самое! Барков яростно переглядывался с теми парнями,
что остались в купе, и думал, о том, что если его глаза блестят так же, как
у них, то выглядит он ужасающе.
Прошло минут с двадцать, и из-за "женской" перегородки выглянул деловар
Куницын. Сыто зевая, сказал.
- Эй, Чех, Кузя, давайте на смену, а мы тут в тамбур покурить.
Вадим остался в купе один. Продолжая чутко и даже как-то теперь уж,
обреченно прислушиваться. Было понятно, что следующая "очередь" его. Тут
поднял голову Сурин, и, глядя на взволнованного солдатика мутными,
нездешними глазами, попытался вытереть лицо тыльными сторонами ладоней, лицо
у него было скользкое, будто облитое водой из бутылки.
За ближайшей стенкой что-то двигалось, сопело, взлетали тупые смешки.
Прапорщик вытер глаза тыльными сторонами ладоней и открыл рот:
- Пройдя меж пьяными... дыша духами и туманами, она садится у окна...
Шиповник так благоухал, что чуть не превратился в слово.
Невидимые жуткие чудеса за стенкой продолжались. Вадим с ужасом
наблюдал за работой щербатой прапорщицкой пасти.
- ...Года проходят мимо, все в облике одном, предчувствую тебя...
лежала раздвоивши груди, и тихо, как вода в сосуде, стояла жизнь ее во сне.
Появился Куницын, удовлетворенно покряхтывая, уселся рядом, хлебнул
винца, рассказал, какими гигеническими приемами воспользовался в тамбуре во
избежание венерических последствий.
- И к вздрагиваньям медленного хлада ты понемногу душу приучи, чтоб
было здесь ей ничего не надо, когда оттуда ринутся лучи.
- О, Чех освободился, ну, пойдешь? - спросил Куницын.
С громадным трудом, отчего у него даже искривился рот, Вадим помотал
головой.
- Брезгуешь, а зря, такие цыпахи.
Барков был благодарен ему за такую трактовку его решения.
- Но что есть красота, и почему ее обожествляют люди?
Тут надо пояснить, что, конечно, на самом деле филолог Сурин никаких
стихов не читал. Он, наоборот, затеял настолько ядреную матерную атаку, что
на фоне кошмара, творившегося за стенкой, дать ее просто "один к одному",
это было бы все равно что писать черным по черному. Пришлось сработать от
противного. Последнее его ругательство перед потерей прапорщиком сознания
выглядело так.
- Я свеча, я сгорел на ветру, соберите мой воск поутру.

В Москве дембель решил притормозить свое стремление на родину. По
официальной версии, для того, чтобы познакомиться с достопримечательностями
столицы, Раз уж все равно в ней оказался, а на самом деле ввиду крепнущего
страха - а вдруг, даже за эти два года позорная слава его в родном Калинове
не полностью рассеялась. Заявился в общагу к Бажину, в ту самую комнату, из
которой впоследствии выпустил рой фотографических уродов. Бажин не слишком
ему обрадовался. Но сосед его отсутствовал, и жалеть для друга койку он не
посмел. Очень быстро, после первых трех бутылок "Токая" от магазина
"Балатон", Вадим почувствовал, до какой степени стали они разными людьми. И
не удивительно - два года ехали по разным дорогам в разные стороны.