"Подземелье смерти (=Конан и Бог-Паук)" - читать интересную книгу автора (де Камп Лайон Спрэг, Картер Лин)

Глава 5 ГОРОД НА СКАЛЕ

Солнце пряталось за крутыми склонами Карпашских гор, когда Конан направил Имира в узкую долину, ведущую к Йезуду, городу бога-паука. Сгущавшиеся сумерки набросили тень на ущелье. Почва была каменистой, растительность чахлой, потому что покрытые вечными снегами Карпашские горы, тянувшиеся сплошным массивом с севера на юг, не пропускали в Замору влажные западные ветра. Подковы Имира то звонко цокали по камням, то вязли в лужицах просачивающейся на поверхность нефти.

Тропа вилась над полувысохшим ручьем, который пенился и как будто играл в прятки посреди валунов. Забиравшая все круче и круче тропа была узка настолько, что по ней мог ехать только один всадник. Там, где она расширялась, Конана, бывало, поджидал какой-нибудь путник, чтобы, разминувшись, продолжать спуск. Однажды Конану попался торговец, который вел с собой четырех ослов, нагруженных по бокам сосудами с нефтью. В низинах южной Заморы эта черная маслянистая жидкость использовалась для различных нужд: ее употребляли как слабительное, смазывали колеса повозок, заправляли лампы, лечили чесотку.

Конан нагнал стадо коров, которое неспешной вереницей продвигалось вверх по тропе. На одном из поворотов стало видно все стадо, на удивление огромное: Конан насчитал около восьмидесяти голов. Стадо гнали в Йезуд несколько пастухов. Медлительность неуклюжей скотины раздражала Конана, но по узкой, извилистой тропе объехать стадо было невозможно.

Несмотря на то что с заходом солнца долина погрузилась во мрак, небо все еще светилось лазурью; наконец ущелье перешло в узкую долину. Близ дороги приткнулась деревушка. Поодаль высился уступ, делящий долину надвое, и на нем теснился обнесенный стеной акрополь. Купол мраморного храма, где поклонялись богу Зацу, поднимался над розовыми городскими крышами подобно венцу монарха. Йезуд — так назывался город-крепость, а деревня именовалась Кшесрон.

Как только тропа стала шире, Конан объехал стадо и проскакал по деревушке: чумазая ребятня бросилась врассыпную, дворняги отскакивали, отчаянно гавкая вслед Имиру. Единственным общественным заведением в Кшесроне была гостиница, верхний этаж которой высился над грязными деревенскими развалюхами; над дверным косяком была прибита ветка.

Чтобы попасть в город, надо было подняться на утес по вырубленной в скале узкой крутой дороге. Это был единственный путь, и Конан заключил, что при упорной защите город будет совершенно неприступен. Склоны утеса почти что отвесны, а с тыла город защищает громоздящаяся над ним гора Чаф. Преодолеть все эти препятствия под силу разве что отряду легковооруженных киммерийских горцев.

Имир, едва ступив на дорогу, отказался идти вперед. Напрасно всадник пришпоривал его: конь стоял будто вкопанный. В конце концов Конан спешился и начал подниматься по склону, ведя под уздцы упирающегося коня. На протяжении всего подъема лошадь закатывала глаза, прядала ушами и вела себя так, как если бы чуяла некое зло, неподвластное человеческому восприятию.

Человек и упирающийся конь достигли наконец тесной каменной площадки перед городскими воротами, находящейся на головокружительной высоте. Двое вооруженных стражников, более крупных и рослых, чем заморийцы, стояли перед распахнутыми обитыми бронзой воротами.

— Кто ты такой и по какому делу? — лаконично спросил один из стражей, сурово глядя на Конана.

— Ниал, наемный солдат, — ответил киммериец. — Я слышал, вам нужны такие, как я.

— Были нужны, — язвительно скривив губы, ответил солдат. — А теперь нет. Ты опоздал.

— То есть все вакансии заняты?

— И твое путешествие оказалось напрасным.

Стражник говорил по-заморийски с незнакомым акцентом.

— Вас обоих недавно наняли? — спросил Конан.

— Да, мы из Вольного отряда капитана Катигерна.

Конан, которого раздражала грубая манера стражника, старался сохранять спокойствие.

— Откуда ты родом, дружище?

— Мы бритунийцы.

— Да что ты! Где я только не путешествовал, а в Бритунии не бывал. Мне до зарезу надо поговорить с чиновником, который вас нанимал, какого бы ранга он ни был.

— Сегодня уже поздно. Попробуй завтра утром.

Конан хмыкнул:

— Есть ли в Йезуде постоялый двор, где я мог бы заночевать, оставив лошадь в конюшне?

Солдат презрительно захохотал:

— Любой дурак знает, что только жрецы и работники храма могут приклонить голову в стенах Йезуда.

Конан так и вспыхнул от ярости. Он и без того был раздосадован медлительностью стада и упрямством жеребца, но стражник своей наглостью довел его до белого каления. Удержавшись от грубых слов, Конан постарался запомнить грубияна, чтобы при случае свести с ним счеты. Притворяясь хладнокровным, варвар спросил:

— Где же ночуют путешественники?

— У Бартейка в гостинице, в Кшесроне. Но если там битком набито паломниками, переночуешь под звездным кровом.

— Мне не впервой, — огрызнулся Конан. Он собрался было спуститься вниз, но по дороге уже поднималось стадо. Мыча и вздыхая, коровы и быки вереницей трусили под проклятия пастухов.

— Посторонись, олух, пусть стадо пройдет! — рявкнул охранник.

Конан, стиснув зубы, схватился было за меч, но, припомнив все же, что высовываться лишний раз не стоит, сдержал свой пыл. Кипя от злости, он стоял и смотрел, как проходит стадо, пока последнее животное не скрылось в воротах. На небе уже мерцали звезды. Ведя Имира, Конан с напряжением вглядывался во тьму, чтобы не оступиться и не рухнуть вместе с конем вниз с крутого утеса.

В гостинице Бартейка было много свободных спален. Паломники стекались в основном в определенные дни года, во время больших праздников в храме Заца. Весенние торжества только что миновали, а праздник Всех Богов еще не наступил, и потому в комнатах пустовали кровати, а в конюшне — стойла.

Конан, пригнувшись, вошел и осмотрел залу, где несколько посетителей сидели за столами — кто за ужином, кто за выпивкой или игрой. Некоторые были крупного телосложения, с каштановыми или рыжеватыми волосами; по их мундирам Конан догадался, что это наемники-бритунийцы. Другие, довольно невзрачного вида, были местные, за исключением одного стройного смуглого молодого стигийца с бритой головой, в длинном, до пят, монашеском одеянии. Конан встречал уже таких людей в Коринфии и Немедии, где ему объяснили, что это жрецы, монахи или просто ученые. Бритоголовый сидел, склонившись над разложенными на столе пергаментами, папирусными свитками, плоскими деревянными табличками.

За стойкой молодая пышногрудая женщина с вьющимися волосами наливала ковшом пиво в кружки посетителей. Когда Конан подошел, она обернулась и позвала:

— Отец!

Толстяк-хозяин, фартуком вытирая руки, вышел из кухни.

— Слушаю, господин, — учтиво сказал он.

Конан заказал ужин и кровать для себя и кадку зерна и стойло для Имира. Поужинав и выпив пива, киммериец рано улегся спать.

С рассветом Конан уже стоял у ворот Йезуда. Когда ворота распахнулись, Конан увидел незнакомых стражников и с ними офицера в красивом мундире. Офицер был мускулистый и ростом почти с Конана, с жесткими рыжими усами, концы которых лихо закручивались. Увидев киммерийца, офицер сказал:

— Ха! Это ты сюда приходил вчера поздно вечером и расспрашивал о работе в Йезуде? Рубаке здесь нечего делать, мои парни взяли крепость под свою охрану.

— Ты, конечно, капитан Катигерн, — догадался Конан.

— Да. Ну и что?

— Капитан, я хотел бы поговорить с человеком, который нанимает работников. Ведь я умею не только крушить черепа.

Капитан изучающе посмотрел на Конана:

— Не думаю, чтобы у него что-то нашлось для тебя. Расположен ли ты к культу бога Заца?

— Я расположен ко всему, за что мне хорошо платят, — сказал Конан.

Сжав губы, Катигерн поразмыслил над словами киммерийца. Повернувшись к одному из стражников, он сказал:

— Моркант! Отведи этого парня к викарию. Пусть он решает, можно ли ему доверить работу в храме. А ты, чужестранец, оставь пока тут свой меч.

Конан ни слова не говоря вынул из ножен клинок и пошел за Моркантом.

Городская застройка отличалась суровой простотой: один за другим следовала рады чистеньких, выбеленных лавок и жилищ с красными крышами, почти неотличимых друг от друга. Улицы были чисто выметены — никакого сравнения с другими городами, где пришлось побывать Конану; даже главная улица, по которой вчера провели стадо, была безукоризненно чистой.

Конан спросил у Морканта:

— Вчера я видел, как в город вошло стадо, до восьмидесяти голов скота. Неужто населению требуется такое количество жратвы? Городишко маленький, жителям и за месяц не слопать столько мяса.

— Не любопытствуй, чужеземец, — отрезал бритунийский воин.

Конан поглядывал по сторонам из-под тяжелых бровей, не попадается ли им по пути большой скотный двор, где могли бы разместить всех этих животных. Они проходили мимо конюшен и самых разных мастерских, но загона для скота Конан так и не заметил.

Наконец они приблизились к стенам храма. Конан, задрав голову, глазел, как деревенщина, на огромное строение, каких он прежде не видывал. Храм Заца был грандиозней, чем храмы и дворцы в Шадизаре и Аграпуре. Сложен он был из огромных плит светло-серого мрамора, на которых играли золотые блики солнечного света. От огромного центрального корпуса отделялось восемь крыльев, каждое с отделанными мозаикой колоннами с пилястрами. Концы крыльев соединялись стенами из отполированного гранита, но главный вход в храм не был загорожен, и к нему вели широкие ступени. Обширный центральный купол возвышался над постройкой, и утреннее солнце играло на его позолоте.

Перед главным входом — огромной двустворчатой дверью, украшенной бронзовыми барельефами, — два бритунийских воина стояли на страже: в алых новехоньких мундирах и блистающих кольчугах, с алебардами наготове.

— Посетитель к викарию, — объявил Моркант.

Стражник открыл маленькую дверцу в одном из бронзовых отсеков главного входа. Конан нырнул под притолоку и оказался в просторном, устланном коврами притворе, от которого в разные стороны тянулись коридоры. Напротив входных дверей была еще одна огромная дверь, украшенная изысканной золотой резьбой. И здесь стояли двое стражников с алебардами. Моркант, кивком поприветствовав стражей, повел киммерийца по одному из коридоров. Конан ощутил слабый запах падали. Он не однажды замечал это в храмах, где животных приносили в жертву божеству либо гадали по внутренностям. И потому он почти не придал значения этому неприятному запаху. Проведя киммерийца по хитросплетению коридоров, Моркант остановился у дубовой двери, которую охранял бритунийский наемник, и постучал. Из-за двери послышалось: «Входите!» — и Моркант, открыв дверь, знаком велел Конану войти.

За большим, украшенным резьбой письменным столом сидел человек в белом тюрбане и что-то писал при свете нефтяной лампы.

Конан вздрогнул и потянулся к мечу, но вспомнил, что оставил его у ворот. Сидевший за столон был не кто иной, как Харпагус, погрузивший его в гипнотический сон на болотах Мегары.

Похоже было, что Харпагус не узнал Конана. Конан вспомнил, что при встрече с заморийцами лицо его было обмотано лентами кафии. Даже за ужином Конан, опасаясь мошкары, ел, приподняв край полотнища надо ртом.

Подавив в себе вспышку ненависти, варвар сказал с напускным спокойствием:

— Меня зовут Ниал, я вольный воитель из Пограничного Королевства. Услышав, что в храме Заца нужны часовые, я приехал сюда.

Человек в тюрбане покачал головой:

— Ты опоздал на две недели, сын мой. Капитан Катигерн из Бритунии, которая сейчас не воюет, привел сюда свой отряд.

— Да, мне говорили об этом. И все же, господин, нет ли для меня какой-нибудь работы? Мне нужно хоть что-то заработать, прежде чем пуститься в обратный путь.

Харпагус потер узкий подбородок:

— Храму нужен человек, чтобы вести амбарные книги. Справишься ли ты с этой задачей?

— Нет, — покачал головой Конан. — Такая работа не по мне! Я не способен, дважды сложив колонку цифр, получить одинаковый результат.

— Ну, тогда… а, вспомнил! Храму нужен кузнец, по крайней мере на время: наш кузнец сейчас лежит в лихорадке. Родные говорят, он очень плох. Тебе знакомо ремесло кузнеца?

На лице Конана сверкнула белозубая улыбка:

— Мой отец был кузнецом, и я несколько лет проработал у него в подмастерьях.

— Очень хорошо. Замечательно! По крайней мере, ты для этого достаточно силен. Сегодня же можешь взяться за дело. Этот бритуниец покажет тебе, где находится кузница. За ней сейчас присматривает Лар, ученик Парискаса. Он будет твоим подмастерьем.

Выяснив вопросы насчет жалованья и жилья и договорившись о стойле для лошади, Конан выслушал от Харпагуса напутствие.

— Теперь мы все обсудили, сын мой, — сказал викарий. — Но ты должен также понимать, что, находясь в священном Йезуде, нельзя пить опьяняющие напитки, играть в азартные игры и предаваться разврату. И хотя бы раз в десять дней следует посещать богослужения.

Вдруг викарий нахмурился и спросил:

— Приходилось ли нам встречаться с тобой когда-либо прежде?

Конан почувствовал, как у него на голове волосы встают дыбом.

— Нет, господин, — ответил он с безразличным видом. — Разве что в Немедии, когда я там служил солдатом?

Харпагус покачал головой:

— Нет, в Немедии я никогда не бывал. И все же твой голос как будто мне знаком… Ну да ладно. Сейчас стражник покажет, где твое новое жилище. Дел у тебя будет предостаточно.

— Еще один вопрос, господин. Я хочу, чтобы мне вернули мой меч, он сейчас у стражников.

Харпагус тонко улыбнулся:

— Тебе отдадут его. Отнять клинок у кузнеца все равно что забрать стихи у поэта: он тут же сочинит новые.

Топая рядом с бритунийцем по узким улочкам города, Конан угрюмо спросил:

— Викария зовут Харпагус?

— Да.

— Я так и думал. Я правильно его понял, что в Йезуде нет ни вина, ни пива, ни женщин на ночь?

Моркант усмехнулся. Он стал держаться гораздо дружественней, как только узнал, что Конана берут на работу в храме.

— Верховный Жрец Феридун — очень праведный человек, и он надеется распространить благочестие по всей Заморе. Нам, наемникам из Вольного отряда, приходится спускаться к Бартейку для греховных увеселений. Феридун давно бы уже закрыл гостиницу, но он не решается это сделать, понимая, что мы тут же покинем Йезуд.

Конан хохотнул, зная, что наемники вовсю предаются разгулу, пока нет военных действий, однако нигде об этом не говорилось столь открыто.

— Не вижу причин для веселья, — обиженно проворчал Моркант.

— Не обижайся, дружище, — серьезно сказал Конан. — Ведь я тоже служил наемником и кое-что знаю об их нравах.

Кузница помещалась в нижнем этаже и состояла из двух комнат: первая, попросторней, где был горн, — с дверью на улицу; вторая, поменьше, служила жильем кузнецу.

Конан вошел — и мальчик, что сидел, поигрывая прутиком, на наковальне, вскочил на ноги.

— Я — Пиал, новый кузнец, — объявил Конан.

— Меня зовут Лар, сын Яздаха, — сказал мальчишка. — Умоляю, господни Ниал, обучи меня кузнечному делу. Старый кузнец не позволял мне даже прикасаться к инструментам. Похоже, он боялся, что я вырасту и займу его место.

— Посмотрим, как у тебя будет получаться, — заметил Конан.

— О, я способный, поверь мне, господин. Я исподтишка учился сам, когда Парискаса не было дома. Порой он заставал меня за работой и награждал колотушками.

Мальчик пытливо взглянул на великана, которому предстояло стать его новым хозяином.

— Если уж тебе от меня достанется, — проворчал Конан, — то только не за то, что ты пытаешься учиться. Давай-ка взглянем на инструменты.

Конану не приходилось работать в кузнице с тех самых пор, как из-за распрей меж соседними кланами он покинул киммерийскую деревню. Но, взвесив на руке тяжелый молот и взявшись за массивные железные щипцы, он почувствовал знакомое волнение. Конану стало ясно, что не пройдет и нескольких дней, как прежние навыки восстановятся.

— Лар, — позвал Конан, — я отправляюсь в Кшесрон за вещами и лошадью. Пока я хожу, раскали горн; сегодня же примемся за работу. Кстати, куда девался весь этот скот, что вчера пригнали в Йезуд?

— Его загнали в храм с западного входа, — ответил Лар.

— Такой маленький городок, а брюхо бездонное… — покачал головой Конан.

— Стадо привели не для жителей, и даже не для жрецов, господин. Коровы предназначены в жертву Зацу.

— В самом деле? — изумился Конан. — Невероятно. Я бывал во многих храмах и видел немало жрецов. Везде, где в жертву божеству приносят животное, на алтаре сжигают кожу, кости и требуху. Мясо остается жрецам, которые пируют вдоволь. Почему ты думаешь, что в храме Заца другие обычаи?

— Но, господин, в Йезуде каждому известно, что скотина пожирается Зацем! Был ли ты в святилище храма?

— Нет еще. А что?

— Ты все увидишь сам, как только придешь на богослужение. Там находится статуя Заца, в облике гигантского паука, вырезанная из огромного камня. Туловище его такое огромное, а ноги… ноги…

Мальчик содрогнулся и замолчал.

— Статуя не может поедать коров, — возразил Конан, удивляясь ужасу мальчугана.

— Каждую ночь статуя оживает, — продолжал паренек. — Сквозь люк в полу святилища Зац спускается в подземелье, где хватает и пожирает приведенных для него животных. Так говорят жрецы.

— Много я встречал удивительного в своей жизни, — задумчиво проговорил Конан. — Но даже если это правда, слопает ли такой паук столько скота за один присест? Ручного паука я не держал, но знаю повадки животных. Думаю, половины быка ему хватило бы на полмесяца.

— Ах, господин, все это священные тайны! Слабому уму смертных не постичь их, — Лар коснулся лба указательным пальцем.

— Возможно, — хмыкнул Конан. — Берись за растопку горна, а я иду в гостиницу за пожитками.

Вскоре, ведя под уздцы Имира, Конан подошел к воротам храмовой конюшни, где для его коня отвели стойло. Пока Конан рассказывал конюху, как надо ухаживать за Имиром, в дальнем стойле послышалась возня. Лошадь вставала на дыбы и била воздух копытами с возбужденным ржанием.

— Что там такое? — спросил Конан.

Конюх обернулся.

— А, это тот проклятый жеребец, которого викарий купил в Туране, — ответил он. — С ним нет сладу: никого к себе не подпускает.

— Вот как! — хмыкнул Конан. — А можно взглянуть?

Подойдя к стойлу, он узнал Эджила. Конь радостно заржал и ткнулся в него носом. Не смея заговорить со своим любимцем, Конан обратился к конюху:

— Я ему как будто понравился, одному небу известно почему.

Конюх оперся на лопату, раздумывая. Наконец он пробурчал:

— Может быть, ты, господин, объездишь его? Возьмешься за это? Жрецы разрешат, я уверен.

Конану так и хотелось сказать «да!», но он боялся, что Харпагус тотчас догадается: новый кузнец и прежний хозяин Эджила — одно и то же лицо. И потому он ответил:

— Посмотрим. Сейчас у меня нет времени даже на Имира.