"Александр Попов. Надо как-то жить (Повесть)" - читать интересную книгу автора

колка она в оценках, - "унавоженного" места.
- Пусть живут, как знают, - сказала Вера Матвеевна супругу.
- Уж не сомневайся: они знают, - угрюмо отозвался Александр Ильич.
- Два сапога - пара.
- Ты да я, что ли?
- Захотел - "ты да я"! Ты да он. Два стоптанных кирзовых сапога.
- А ты - хрустальная туфелька, наверное?
- А ну тебя.
- Обиделась?
- Еще чего!
Вера Матвеевна в самом деле ничуть не была сердита или обижена на мужа
и тем более на его брата, лишь в себе холодно подытожила, что каждому,
видать, - свое. Она была вполне довольна своей жизнью. Ради чего приехали
сюда, выхлопотать пенсию, - выхлопотала, и мужу, и себе.
Вспомнилось ей, как в детстве отец своими сильными руками усадил ее,
худенькую, попискивающую, на высокого, гривастого коня и под уздцы водил его
по поляне. Ребятня с завистью смотрела на нее. Ощущения восторга и гордости
остались в Вере Матвеевне на всю жизнь. Почувствовала себя на родине так,
будто снова оказалась на том коне. "Не загнулся бы подо мной, такой
толстущей, тяжелой бабищей, этот несчастный коняга", - в ладошку засмеялась
она, как девочка.
- Ты чего? - спросил муж.
- Так, просто, - не хотелось ей откровенничать. Но неожиданно
заплакала.
- Да чего ты сегодня - то ржешь, то ревешь? Валерьянки?
- Не надо. Детство вспомнилось, папа... царствие ему небесное. Пойдем
на кладбище. Там и мама, и сестра моя Маша лежат.
И они вчетвером пришли на затерянное в набережновских лесах кладбище.
Прибрали могилки, выпили и вспоминали былое, сидя кружком то у одного, то у
другого холмика. И чувство родства и жаль по ушедшему так проняли Веру
Матвеевну, что она, перебрав вина, разревелась, и ее пришлось вести домой
под руки.
Но к августу в Вере Матвеевне накопилась усталость - не физическая, а
души. Она сказала себе - не насмеливаясь поделиться своими ощущениями с
мужем, - что устала здесь жить. Дружба дружбой, родство родством, родина
родиной и даже могилки могилками, но жить охота счастливо, только счастливо,
не терзая своего сердца, оберегая свое здоровье и свой покой. Жизнь Ларисы
Федоровны и Михаила Ильича и всего Набережного и всей страны она считала
кошмаром. Жить без денег, без работы, питаться с огорода, а зима, а холодные
осени и весны и вся эта нескончаемая, дикая, первобытная Сибирь - кошмар,
кошмар. И с оторопью мерещилось ей минутами, что весь мир - это только
Сибирь, Сибирь, Сибирь. "Спасибочки, не надо, не надо!" - отвечала в себе
Вера Матвеевна, будто кто-то навязчиво предлагал ей остаться навек в
Набережном. И ей как-то раз приснилось, что она осталась-таки здесь: ее
закрыли в каком-то таежном зимовье, и она с отчаянием увидела в щелку, как
высоко в небе пролетел самолет, который должен был доставить ее туда, где
тепло, где уютно, где ее хорошенькая квартира и ее маленькая душистая
закусочная. Проснулась с дрожью и долго закутывалась в ватное толстое
одеялом, хотя было тепло, стягивая его с мужа; так и не сомкнула глаз, боясь
снова угодить в кошмарный сон.