"Александр Попов. Надо как-то жить (Повесть)" - читать интересную книгу автора

закатывала глаза и прижимала к груди ладони Вера Матвеевна.
- И лица, лица-то какие всюду - родные, сибирские, нашенские! - резким
взмахом руки метила она форсистое "нашенские".
- Как нам всего этого не хватает там! Правда ведь, Саша?
Супруг, отирая носовым платком свою замечательную персикового отлива
залысину и крепкую пропеченную шею, отзывался хмурым "угу", видимо, в
трезвом виде стесняясь перед братом и его женой выдавать свои истинные
чувства и настроения.
Сумками привозили из города разных вещей и разносолов - чувствовалось,
денег у них водилось немало, и ни в чем они себе не отказывали. Несомненно,
хотелось им порадовать, а может, еще и подивить родственников: дескать, знай
наших. Михаил же Ильич с Ларисой Федоровной уже к началу июня сидели "на
подсосе", без денег. И в огороде вызрела лишь только редиска, сиротливо
прижившись по коемкам пяти-шести пока почти девственно голеньких грядок,
припушенных ростками. Еще лук с укропцем да прозрачно-бледные листочки
салата порадовали глаз в середине июня. По-доброму, лишь к вершине лета жди
в Сибири какого-то урожая - молодой картошки, ягод или огурцов, а уж всякой
съедобной травы в июле напрет из земли столько, что - ешь не хочу. Угощать
да потчевать гостей по-настоящему, хлебосольно, оказывалось нечем,
катастрофически и вероломно нечем. Оставались кое-какие запасы с
прошлогоднего урожая, с десяток банок варенья, немного круп, муки и сахара.
Да еще днями пропадавшая в стаде на лугах пеструшка Машка молока приносила,
много да отменного, будто проявляла коровенка радение, выручая своих
стыдящихся, обедневших хозяев. Спасибо, водилось вдосталь масла и сыра -
Лариса Федоровна слыла большой умелицей в их приготовлении.
Михаилу Ильичу зарплату не выплачивали. Он со всем своим начальством
переругался, а что толку - денег в кассе не водилось уже второй год. Свинину
страна железнодорожными вагонами и фурами везла из Китая, а про местную
говорили - "нерентабельная", то есть не оправдывающая затрат и усилий.
Михаил Ильич как услышит или подумает о "нерентабельной" набережновской
свинине, так сразу обливается потом от приступа злости на всех, кто говорит
так, но особенно на тех "деятелей", которые ехали за свининой за тридевять
земель.
Дела у Ларисы Федоровны шли чуток получше - ее школьные отпускные
районо сулило к концу июля.
- Половинку бы выдали - уже счастье было бы какое, - говорила она мужу.
Но как раздумается про деньги, так в сердце скалывающе подхватывало и
мучало.
- Неужели не дадут? - размышляла она вслух при муже, но тихо-тихо,
чтобы гости не услышали. - Ой, стыдобушка-то какая жить без денег! Чую, Саша
с Верой считают нас беспорточниками... А вдруг не выдержит у меня сердце? Не
помереть бы при гостях, Миша. Пускай уедут - тогда уж... - Но обрывала свои
размышления, как бы приструнивала себя, а что "тогда уж" - и сама хорошенько
не понимала. Утыкалась в какую-нибудь работу по дому, чтобы забыться и
сердцем отойти.
Были бы одни - как-нибудь протянули бы: уже привыкли за пять-семь лет
перестройки и реформ ко всякого рода перебоям и лишениям. Притерпелись и к
затяжному безденежью, но теперь оно будто удавкой затянулось на шее - нечем
дышать, больно.
Морщась, разъяснял старшему брату младший: