"Дик Портер. Преданное сердце " - читать интересную книгу автора

пенисом, что доставляет мне гораздо большее наслаждение, чем я мог бы
доставить себе сам. Между прочим, когда Эрика кончает, я все время жду, что
она, истомившись, отвернется от меня, но у нее какой-то особенный клитор,
совсем другой, чем те, с которыми мне до сих пор приходилось иметь дело, и
буквально через несколько секунд она готова начать все сначала. Несколько
раз я пробовал проверить, как долго она способна выдержать, но всегда
уставал первым - пальцы немели и отказывались двигаться.

Вот так занимаются люди любовью в пятьдесят шестом - во всяком случае,
мы с Эрикой. Пусть все это лишено разнообразия, пусть все это скоро будет
казаться смешным и нелепым, но нам от этого хорошо. Что с того, что нет
других мужчин и женщин, нет фильмов, искусственных членов, хлыстов и всяких
штучек из кожи? Что с того, что это бывает так редко? Не так уж плохо у нас
получается. Если бы за нами наблюдал какой-нибудь ученый-статистик, вроде
Альберта Кинзи, он, может быть, высоко оценил бы нашу деятельность. Он
наверняка придумал бы новую единицу измерения - число оргазмов в час
(орг/час - так бы он ее обозначил), а уж по этому-то показателю мы с Эрикой
были бы среди первых.

Скоро уже полночь, пора по домам. Одевшись, мы запираем библиотеку и
проходим мимо сторожа у ворот с невинным, как нам хочется думать, видом.
Возле пансионата "Оскар-Хелене" мы договариваемся о завтрашней встрече. В
Ванзее есть один итальянский ресторанчик "Рома", куда Эрика хотела бы пойти.
Последний поцелуй - и я сажаю Эрику в автобус, идущий в Зелендорф.

Я шагаю домой, и меня не оставляет мысль, что никогда еще я не был так
счастлив. Раньше всегда казалось, что счастье - где-то в прошлом или в
будущем, но никак не в настоящем. Часто ли мне доводилось признаваться себе,
что вот именно в эту минуту я счастлив? Нет. Разве что несколько раз, в
изрядном подпитии. Но здесь, в Берлине, все по-другому. Куда бы я ни шел,
чем бы ни занимался, я всем доволен. И дело не только в Эрике, не только в
моей вольготной жизни - хотя и это, конечно, имеет значение. Я всю жизнь
хотел работать с иностранными языками - именно этим я теперь и занимаюсь. И
неважно, так ли важна наша работа, как думает начальство, - нам-то кажется,
что мы делаем полезное дело, честно служим родине. Более того, у каждого
времени есть свой город, который впитывает в себя его вкус, его остроту: на
рубеже веков это была Вена, между мировыми войнами - Париж, а теперь -
Берлин. И пусть оттуда, из Америки, Берлин видится чем-то страшно далеким -
для нас это самый главный город на земле, и то, что мы здесь делаем, - тоже
самое главное. У входа в наш дом, под фонарем, стоит вахмистр; кивнув, он
отдает мне честь и говорит: "Guten Abend, Herr!"

У себя в комнате я повторяю молитву, о которой никогда никому не скажу.
Я ложусь в постель, прижимаю одну руку к груди, другую поднимаю вверх и
говорю: "Господи Боже, сделай так, чтобы я был хорошим сыном и хорошим
солдатом. Сделай так, чтобы я всегда исполнял свой долг".

Долг. Честь. Преданное сердце. Я молод.

ГЛАВА II