"Олег Постнов. Отец" - читать интересную книгу автора

дневных почиваний. Только что перед тем вынутые с помощью одеколона и
иглы занозы оставили у него в пальцах приятную саднящую боль, солнце
пускало по комнате зайчики, радужные пятна отражались в темных глубинах
полировки, наводя на стены и пол сумеречный уютный свет, и, вдыхая
сквозь дрему душистый аромат, рассеянный в воздухе и не вовсе еще
улетучившийся через открытый балкон, Дозорский впервые с тех пор, как
испугался грозы и побежал, вспомнил мимоходом о Хрюше. Помыслил он о
нем, правда, лишь слегка, наряду с другими, посторонними Хрюше, но тоже
сонными и легкими, приятными ему предметами, как то: Эля, подарки ко дню
рождения (он чуть было не потерял сегодня от страха свое ведро и совок,
которые потом все же счастливо нашлись у него под дверью, хоть он и не
помнил, каким образом принес их туда); но Хрюша теперь предстал перед
ним в мученическом ореоле собственного неблагополучия, слишком и без
того ему известном, и Дозорский лишь с жалостью подумал о нем, что вот,
может быть, он сидит теперь, после трепки, где-нибудь в углу, куда его
имели обыкновение ставить за любой пустяк, в том числе и за поход на
болото, и даже понятия не имеет об этом полном, наружном и внутреннем
вечернем покое, от которого Дозорскому самому делалось уже отчасти
скучно. Он зевнул. Скитания помыслов подвели его как раз вплотную к
Кириллу, однако о Кирилле он думать не захотел и, перевернувшись со
спины на бок, лицом к стене, прищурил глаза.
Отца с работы еще не было. Обычно он приходил позже, чем дядя
Александр, часам к семи, а сегодня задерживался и даже почему-то
пропустил обед. В таких случаях, довольно нередких, он всегда звонил по
телефону с работы домой и, должно быть, звонил и в этот раз, но
Дозорский этого не слышал, так как и сам сегодня прогулял обед на
болоте. Он вообще плохо разбирался в семейных отношениях своих
родителей. Любовь отца к себе он, правда, всегда хорошо знал и так же
знал его чувства к матери, которой тот был старше и от которой таился с
своей любовью - быть может, не зря. Дозорскому, впрочем, до этого не
было никакого дела: по крайней мере, так сам он думал. Он не умел еще
обращать внимание на жизнь родителей, всякий порядок вещей воспринимался
им как должный, а поскольку ссор в их семье не происходило никогда, то
он и считал, что у него нет оснований для беспокойства.
Он сам не заметил, как уснул. Спал он не долго, но крепко и, вдруг
пробудившись, обнаружил слюну в углу рта и пятна на подушке. Ему очень
это не понравилось. Такие именно пятна он видел не раз по утрам на
подушке у отца, если заходил к нему зачем-нибудь в спальню, и еще прежде
как-то ломал себе голову над тем, откуда они берутся. В этом открытии
что-то неприятно задело его. Тряхнув головой, он поспешно сел, поджал
под себя ноги и, недовольно хмурясь, стал смотреть кругом, по комнате.
Был вечер, закат, и у дверей звонили.
Hа один миг, сам не зная отчего, Дозорский вдруг весь внутренно
подобрался: он уже готов был вскочить и бежать в прихожую открывать (его
словно толкнуло что-то), но тут понял, что его мать опередила его; он,
вероятно, как раз и проснулся от звонка. Дверь между тем заскрипела под
ее руками, тонко брякнула дверная цепка, и Дозорский услышал голос Эли,
странно раздвоенный подъездным эхом.
- Здравствуйте, Hастасья Павловна! - (Тайно и явно Эля гордилась тем,
что избегает в беседах с старшими тотемических форм родства, и была