"Александр Сергеевич Потупа. Отравление" - читать интересную книгу автора

мамку-то некому заступиться, стерва она, конечно, это Люська точно говорит,
но и тетя Надя - стерва, да и побольше еще, нечего тут врать, только Люське
правда до фонаря, ей так подай, чтоб она довольна осталась - это и будет
правдой.
И Наташка на ее стороне, она Наташке рубль сунет, тогда вдвоем в меня
вцепятся, спасения никакого, но и бабушка говорит: нельзя за каждым рублем
себя ломать; а Наташка потом на этот гадкий рубль меня же мороженым угощает
или в кино зовет - пойми девчонок.
После случая с ботинком пришлось пригрозить Люське, что все-все
Ибрагиму расскажу, он парень хороший, жалко, что уедет, когда отслужит
здесь, а сначала хочет на Люське жениться, дурак, конечно, я лучше бы руку
отрезать дал, чем на Люське жениться, съест она его, и про наших родителей
Ибрагим ничего не знает, Люська врет ему, что погибли они в автомобильной
катастрофе на собственной машине, хочет показать, что жили не хуже, чем на
юге живут, а Ибрагиму эта выдумка страшно нравится, и любит он повторять:
родителей я тебе не верну, говорит, а вот машину, как только из армии
приеду и про невесту скажу, отец сразу подарит, будет у нас своя машина.
Люська тогда разревелась, как маленькая: Колюсенька, хлюпает,
родненький, не надо говорить, может, жизнь моя в нем, перепортишь ты все:
жалко мне ее стало, и вообще, всех мне жалко, даже Саньку, хотя в морду я
ему правильно дал.
Сбежать бы куда подальше, в Сибирь на стройку, а лучше на корабле
поплавать, только не возьмут, мал еще, скажут, не посмотрят, что по росту -
здоровый лоб, да и как сбежишь - бабушка совсем разболелась, часто говорит:
ради тебя, Коленька, тяну еще; а тогда бабушка сразу умерла бы, тяжко ей,
Люська и Наташка ничего не понимают, думают с бабушкой спорить можно, как с
молодой, а у нее сердце больное, чего с ней спорить, она ведь нас в детдом
не отдала, к себе взяла, и Люська и Наташка живут при ней как за пазухой, а
лаются чуть не каждый вечер: как же ты дочек воспитала, кричат, если они
убийцами получились, смотри, нас так не воспитай, мы тебе не позволим так
воспитывать...
Да разве бабушка кого-нибудь воспитывает, она не вредная, не ругается,
только плачет; если что не так сделаешь или Люська поздно загуляется, или
кричать они на нее начинают - тогда я готов глаза им повыкалывать, над
бабушкой-то зачем издеваться, ничего, вот кончу восемь классов, уведу от
них бабушку, сам работать буду, а ей не разрешу, и к мамке тогда поеду,
чтоб бабушке спокойней было, страшно, правда, еще разревусь, как девчонка,
вспомню, как мы с папой в кино ходили, хорошо было, и папа рисовать учил,
до сих пор лучше всех в школе рисую, когда работать пойду, сам учиться
буду, красок накуплю, кистей, а папин мольберт еще долго выдержит, только
ножку приклеить надо, тогда я осень рисовать буду, скверик нарисую и
большой-пребольшой желтый лист посреди дорожки, папа говорил, что в картине
надо обязательно что-нибудь главное найти, главный образ того, о чем хочешь
сказать, вот я и напишу большущий желтый лист и небо такое, как сейчас,
хоть ныряй в него, напишу сентябрь, а потом попробую бабушкин портрет
сделать, руки ее рисовать трудно, карандаш вязнет, главного в них поймать
не может, ну ничего, подучусь и нарисую, обязательно бабушку нарисую.


XII