"Валерий Поволяев. Фунт лиха" - читать интересную книгу автора

Манекина. Игорь лежал на площадке вольно, с бездумными, широко открытыми
глазами, время от времени поднимая голову и глядя в глубокое, круто
продавленное небо. В руке он сжимал осколок камня и методично долбил им по
веревочному узлу, которым была привязана к камням палатка.
- Ты чего делаешь? Иг-горь! - закричал еще издали Тарасов. Отстегнулся
от связки и без страховки, врубаясь носками триконей в отвесный, готовый в
любую минуту ссыпаться вниз снежник, пошел к Манекину. А тот, никак не
реагируя на крики Тарасова, продолжал бить и бить камнем по узлу, перерубая
его. Одного из мешков - продуктового, оставленного с ним, уже не было -
больной, впавший в беспамятство Манекин успел отсечь его, и мешок, ясное
дело, ухнул вниз, в пропасть.
- Иг-горь! Иг-горь! - продолжал ранено звать Тарасов, а Игорь Манекин
хоть бы хны - ноль внимания на вскрики, знай себе помахивает да помахивает
острозубым камнем.
Последние метры перед площадкой - покрытый слоистой скользкой скорлупой
каменный бок надо было проходить только со страховкой - веревкой, к которой
привязан альпинист... Присыпко, матерясь, кричал Тарасову, чтобы тот
подождал их, не порол горячку, проход через каменный бок может жизни стоить,
но Тарасов резко замотал головою и, враз сделавшийся маленьким, каким-то
беззащитным муравьем, прилепившимся к огромному обледенелому стесу, которого
не то чтобы ветер - простое движение воздуха может запросто сбросить вниз,
начал одолевать скользкий бок, шаг за шагом приближаясь к Манекину.
А тот знай себе все машет и машет камнем, узел уже почти совсем
перерубил. Еще чуть - и сверзнется палатка в пропасть, оттуда уже вряд ли ее
удастся извлечь. Останутся они тогда без крыши над головой, без защиты -
альпинистская палатка хоть от мороза и не спасает и перед лавиной не устоит,
ее враз скомкает, сжулькает, а вот от ветра и от снега - защита добрая.
Особенно если в нее еще затащить керогаз да раскочегарить его как следует -
тогда в палатке даже баню принимать можно.
- Держись, Тарасов, держись, родной... - бормотал машинально Присыпко,
глядя, как муравей вскарабкался на взгорбок - своеобразный хребет скального
бока, застыл на нем, ощупывая камни и не зная, куда дальше ступить. А внизу,
под взгорбком, попыхивала чем-то синим, дымным страшная глубь. Если
сорвешься в нее, то никто уже не поможет - от человека останутся лишь
замерзшие красные ошмотья, раскиданные ударом в разные стороны, будто
взрывом.
Вот муравей снова заработал лапками, нашел место, куда можно приткнуть
ногу, за что уцепиться пальцами. Тарасов проверял камни. Камни должны быть
прочными - не шатуны, на которые, случается, надавишь, а они, как гнилые
зубы из разношенных, словно старые сапоги, десен вываливаются, а прочные,
мертво соединенные с породой целкачи. Вот Тарасов и медлил, определяя, есть
гнилые камни или нет. Проверив, делал очередной шаг. Главным на его пути был
этот самый чертов взгорбок.
И Присыпко и Студенцов вздохнули разом, освобождено, будто тяжкий груз
с плеч сбросили, когда Тарасов спрыгнул на площадку, где лежал Манекин,
вырвал из рук лихоимца камень и швырнул вниз, в пропасть. Начал что-то
выговаривать Манекину. Что именно - не разобрать. Доносились какие-то
булькающие обрывки, лохмотья разговора, довольно громкие, но неразборчивые,
смазанные, будто со дна огромной кастрюли соскребенные. Собрать эти обрывки
в единую цельную ткань - дело невозможное. Похоже, что Тарасов успокаивал