"Васко Пратолини. Постоянство разума " - читать интересную книгу автора

Дикомано - все разъясняет про XX съезд, высоко держит факел Мира. Но тогда
был праздник - пятнадцатилетие Освобождения, и наш мэр возглавил факельное
шествие. Как и каждый год, по долгу и праву Милло шагал в первых рядах.
На этот раз он сам напросился на обед. Она встретила его, когда шла за
покупками.
- Приду, коли не помешаю, как в доброе старое время, давно уже не ел
по-человечески.
- Что вы, ну как вы можете помешать? Для нас это такая честь...
Теперь я слышу, как она ворчит у плиты, все тот же вечный монолог,
который я с детства выслушивал в подобных случаях:
- Не такие уж они для меня добрые, эти старые времена. Руки портятся,
когда столько торчишь на кухне... Да потом еще посуду мыть, от резиновых
перчаток гибнет маникюр. Перед тем как выйти, придется заняться ногтями, это
в лучшем случае... А сегодня праздник, первый сеанс в три... Но как же
отказать, столько лет он ест бог знает что и где... Хорошо еще, он не
разборчив. Сперва наваливается на макароны, ну а потом можно подать кусочек
цыпленка, пару картошек - и хватит... Вот еще салат любит: "Нравится мне
зеленое со стаканом белого!" И думает, что сострил, бедняга.
Со мной Милло больше не спорит ни о делах на заводе, ни о Сталине, ни
даже о моторах, мы и об этом все реже с ним говорим.
- Больше со мной не водишься? - говорит он мне, когда мы на минутку
остаемся одни, но тотчас же слышен ее голос:
- Миллоски, руки помыли? Бруно, достань ему чистую тряпку.
Я подаю полотенце:
- Нет, не вожусь. У меня теперь другие забавы. Жду нового июля.[4] Что
ты можешь возразить на это?
Так у нас начинается разговор, потом он не выдерживает и, поедая вишни,
дополняет воспоминаниями свое ежегодное возвращение к милому очагу.
Я люблю его, конечно. Он меня обучил ремеслу и многому другому. Я
вырвал свою руку из крюка синьоры Каппуджи и вложил в его широкую, как
лопата, ладонь. Меня трогает до слез, когда я вижу его, такого большого,
поседевшего, вижу, как от встречи к встрече все расширяется его плешь, а он
готов слушать любые советы, лишь бы сохранить остаток волос.
- С эдакой маковкой ты в кардиналы выйдешь!
- Знаешь, когда у меня начали волосы лезть? Это все ерунда, будто они
лучше растут, если коротко стричься. По крайней мере, после двадцати это
вряд ли помогает. В то время все отращивали и усы и бороду. А у меня -
помнишь, Иванна? - такие были кудри, и пришлось обкорнать их под машинку.
Чтобы меня не опознали, я вылил тогда на голову целую бутылку перекиси.
Должно быть, только больше в глаза бросался, но чувствовал себя как-то
спокойней. И немцы и фашисты меня искали по полицейским снимкам, а на них...
- Хотел их вокруг пальца обвести?
- Бруно! - обрывает она меня. - Дружба - это хорошо, но нужно немного и
уважения.
Милло и я смеемся, тогда она упрямо, в привычно жалобном тоне, но
по-своему агрессивно набрасывается на меня:
- Как ты можешь об этом помнить? Ведь тебе было всего четыре года. Тебе
только кажется, будто ты помнишь, потому что тебе об этом рассказывали.
Кстати, не синьора Каппуджи, а я сама догнала тебя и взяла с рук у Миллоски.
За минуту до этого все было так спокойно. В доме - ни капли воды. Я вышла: