"Васко Пратолини. Постоянство разума " - читать интересную книгу автора

нечего, даже от самой себя. Жила как монахиня.
- Ты из-за этого и ушла с "Манетти и Роберте"?
- Вот именно. И устроилась кассиршей в бар "Дженио". Жалованье
прибавилось, зато работа отнимала все больше и больше времени. Так и пошла я
по этому делу, и определилось мое место в жизни. Вот когда поступила в кассу
кино - где мне, видно, и сидеть до седых волос, хоть их из-за краски и
незаметно, - тут у меня полдня высвободилось, и я смогла немного заняться
тобой. Думаешь, мало я пережила, зная, что ты с утра до вечера на руках у
синьоры Каппуджи? Старуха была вздорная, и до чего глупа! - Это все из-за
склероза; голова у нее стала совсем дырявая: в ней отлично удерживалось все
происходившее много лет назад, а случившееся час назад испарялось бесследно.
Синьора Эльвира была единственной, кому Иванна могла довериться, других
знакомых у нее просто не было. - Она к тебе по-своему привязалась, да и ты к
ней тоже, и еще как!
И все же я не могу понять, почему не удержалось в моей памяти хоть
что-нибудь, связанное с мамой. Может, дело в том, что я никогда не
рассказывал ей об "издевательствах" синьоры Каппуджи. Обычно дети любят
жаловаться матери. Неужто я и тогда вел себя, как теперь: после обиды меньше
всего искал утешения? Низость задевает меня больше обиды. Низость, и злоба,
и все мерзкое, все, грязнящее при малейшем прикосновении. Мне кажется,
обиду, нанесенную тебе из низких побуждений, надо хранить в тайне, если
станешь о ней болтать - даже во имя дружбы или солидарности, - низость
пойдет гулять по свету, замарает каждого встречного. Я, только я один,
должен померяться силами с врагом, должен так его встретить, чтобы он не мог
уже вредить ни мне, ни другим... должен обрушить на него свою ярость. Но
месть превращает жертву в преследователя. Наши тревоги не нужны никому, даже
нам самим. От страданий трезвеешь, но эта трезвость - во вред рассудку, она
скидывает со счетов радость бытия. Даже если и вернется утраченное
равновесие, шрамы на душе все равно останутся, "это все твой
индивидуализм", - говорит мне Милло, когда мы с ним принимаемся толковать о
чем-нибудь подобном.
А Лори - та заявляет: "Наверно, милый, ты на свои лад христианин. На
полпути от ангела до подлеца". Что до Иванны, то она вообще не рассуждает:
если заставить ее шевелить мозгами, она, чего доброго, свихнется. Вот почему
У нее нервы дерганые: она никогда не доискивалась до причин - ни до причины
своих чувств, ни до причины собственных страданий. После того как она
перестала считать себя Пенелопой, она снова стала нормальным человеком.
Словно прошедшие годы, за которые мне с четырех стало девятнадцать, а ей с
двадцати трех - тридцать восемь, годы, которые я с ней прожил в дружбе и
согласии, как примерный сын с матерью, миновали для нее бесследно. Сегодня
для нее враг Лори, вчера врагом была синьора Каппуджи. В этом ее страсть -
убаюкивать себя самыми что ни на есть пошлыми и сомнительными чувствами.
Притом у нее нет ни малейшего самолюбия и всегда наготове улыбка и слезы,
ласка и кинжал. Пытаться ее изменить - утопия. Но как истребишь, как сотрешь
с лица земли лицемерие, расслабленность чувств, жалость вперемежку со
злобой, даже откровенность, даже утешительную ложь и, в конце концов, саму
невинность, если все они олицетворены в Иванне, и, уничтожая их, ты должен
будешь уничтожить и ее... Вот она сидит рядом с моей постелью и говорит
что-то, словно во сне; вижу, как она оживлена, улыбается, как румянец
выступает на ее щеках. По тому, как она вскидывает голову, все больше