"Васко Пратолини. Постоянство разума " - читать интересную книгу автора

убеждаюсь, что слышу неправду.
- Но по воскресеньям, когда я освобождалась от работы, ты всецело
принадлежал мне. Бывало, только соскочу с кровати - и уже тащу тебя в ванну,
чтоб отмыть хорошенько. Потом ты завтракаешь, а я стираю белье, собравшееся
за неделю. Развешу его и займусь собой, ну почти как теперь. Сушилки для
волос у нас не было, я сушила их на солнце и учила тебя читать по букварю.
Тогда я обходилась без парикмахера, волосы были как шелк, сами укладывались.
Смотришь - уже и полдень. Я спрашиваю: "Хочешь, пойдем в тратторию?" И ты
бросаешь альбом, кубики, букварь: "Хочу! Хочу! Пойдем к Чезарино!"
- Разве мы уже тогда стали обедать у Чезарино, а не позже, когда я
начал ходить в школу, а ты из-за первого сеанса не успевала заниматься
готовкой и мыть посуду?
- Нет, мы и до этого там бывали. Ну, вот видишь, ты ничего и не
помнишь. Неужели забыл, как мы катались по треку на маленькой машине? К нам
еще привязался один парень, такой рыжий, страшно неприятный. Я не знала, в
какую сторону руль вертеть, чтоб от него увильнуть; он на нас нарочно
наскакивал, и при одном толчке ты чуть не вывалился.
Все у нее "страшно" и все "чуть". Ее сознание колеблется между этой
вечной приблизительностью и потребностью применить пантограф.
- Я завопила не своим голосом. Выключили ток, подошли к нам, я совсем
голову потеряла, такую сцену закатила, что до сих пор стыдно. Впрочем, тут
уж было не до стыда. А как взглянула на тебя, сразу успокоилась. Ты был,
правда, белый, как полотно, растерянный, но все повторял: "Мама, мне было
так весело!" Дело кончилось смехом. Парень угостил меня аперитивом, а тебе
подарил плитку шоколада, так нам и не удалось от него отвязаться! Теперь я
вспомнила, звали его Сильвано. Вот эдакий здоровяк! Я ему от злости щеку
расцарапала. И знаешь, что он заявил? "Расцениваю это как комплимент". Тогда
я с ним распрощалась... А помнишь, как мы с тобой пошли на праздник к
Беатриче, той, что работала в кондитерской? Это она устроила меня в бар
"Дженио", и мы с ней стали коллегами. Ей я, собственно, и обязана своей
работой. Муж ее вернулся с войны, сперва шатался без дела, потом стал
регулировщиком - и вдруг выиграл в лотерее "Сизал" три или четыре миллиона.
Тогда они открыли кафе у Порта Романа, переехали в другой район, и мы
перестали встречаться. Он играл на саксофоне, даже по радио выступал в "Час
самодеятельности". Так вот в тот вечер там было с десяток гостей, кажется, и
Миллоски был. За танцами и не заметили, как ты улизнул. Знаешь, где ты
оказался? На улице, а вокруг люди, слушают, как ты поешь, и суют тебе
монетки. Ты меня увидел и сказал: "Дверь захлопнулась, я не мог обратно
войти", - да так спокойно, будто ничего и не натворил. Тогда я в первый и в
последний раз влепила тебе пощечину, это ты должен был запомнить.
Нет, не помню. Могу восстановить без напряжения лишь то, что было
гораздо позднее - после того заката на взморье. Но до той поры ни один из
рассказанных ею случаев (как бы они ни были банальны, но все же могли
запомниться ребенку!) не удержался в моей памяти.
- Как правило, мы обедали дома или у Чезарино, потом шли к берегу, или
на карусель, или в центр на витрины поглядеть и тогда садились за столик у
Пашковского или у Доннини. Я каждый раз робела перед входом. Но обычно все
сходило хорошо. Ты был всегда такой нарядный, благовоспитанный, да и я
выглядела совсем не плохо в шерстяной кофточке с короткими рукавами и
нейлоновых чулках - они тогда только появились - и чувствовала себя