"Васко Пратолини. Постоянство разума " - читать интересную книгу автора

настоящей дамой. О господи, конечно же, ничего такого не было в моем наряде.
Просто мне было двадцать три года, понимаешь? Двадцатитрехлетняя мама гуляла
со своим ребенком.
Она вздыхает печально и вместе с тем удовлетворенно: за ее нынешней
тоской и пустотой - прожитая жизнь, заполненная людьми, о которых она
никогда мне не расскажет, как бы я ее ни просил.
- Как ни странно, но я не теряла надежды, и это меня поддерживало.
Забывала я и о синьоре Каппуджи, и о баре, где работала, и о белье, которое
нужно гладить, едва придешь домой. Только ты все донимал меня вопросами: где
да где синьора Эльвира? И я немножко ревновала тебя к ней, теперь могу в
этом признаться. По воскресным дням она уходила по своим делам - бывала на
кладбище, обедала у бывшей невесты сына (которая так и не вышла замуж) или
навещала сестру - старуху - еще более древнюю, старую и скрюченную, чем она
сама, да возилась там у нее с целым выводком внуков; уж не знаю, где она
бывала после двух или трех, должно быть, объедалась пирожными в какой-нибудь
кондитерской. Вернувшись, она обычно кричала из окна: "Вот я и дома! Я нужна
вам?... Привет, Брунино!" - и ты сразу начинал волноваться и капризничать,
приходилось звать ее к нам, иначе ты не засыпал. Так кончался наш
праздничный День, и наступала новая страстная неделя.
Эти давно минувшие однообразные дни со временем превратились в моем
сознании в один сплошной бесконечный день.

4

Небо в окне всегда серо-голубое деревья всегда зеленые, краснеют
фабричные трубы, пакгаузы крыты листовым железом, сверкает на солнце
тростник, и шумит в камышах ветер.
Я рос податливым, послушным. "Если его не дергать, - говорила она, -
золото, а не ребенок". Альбом и карандаши, разноцветные кубики (из которых,
если сложить их, получается то лужайка, полная диковинных зверей, то замок с
башенками, то изображение Минни и Тополино), кран, который может поднять три
шарика, магнит да ячменный сахар - все это могло меня занимать долгие часы.
Синьора Каппуджи прибиралась в доме, ставила кастрюлю на огонь, и мы шли
гулять. Обычно по утрам мы ходили на площадь Далмации, там был садик с
фонтаном.
- ...Всего двести метров от дома, и мы совсем в другом районе. Если
попросишь как полагается, дам тебе леденец.
На конечной остановке собирались трамваи, вагоновожатый переводил дугу,
сверкали искры; в конце улицы за шлагбаумом мелькали поезда. ("Этот
наверняка идет в Болонью, а этот, длинный, конечно, в Венецию и в Милан".)
- Вон товарный, синьора Эльвира! Там в вагонах быки.
Она незаметно совала в рот кусочек ячменного сахару и отвечала:
- Это их последний путь: теперь их выгрузят и от-. ведут на бойню. Да
вон она виднеется! - Прислушиваясь к заводским гудкам, она замечала: - Так,
так, так! Понятно! Нынче первым начал "Гали", должно быть, сегодня на
"Манетти и Роберте" спешка, а у "Муцци" словно и забыли про гудок... Гляди,
все, кто не обедает в столовке, уже на улице, Ну, пошли.
Мы шли к лавкам, пробираясь сквозь толпы рабочих в комбинезонах и
кепках. Не сходя с велосипедов и жестикулируя, они переговаривались друг с
другом. Часто мы встречали Миллоски: