"Васко Пратолини. Постоянство разума " - читать интересную книгу авторакончилась. Правда, мы, когда проезжали эти места, ничего особенного не
заметили - лес как лес. В Томболо, казалось, все тихо, как и в лесу Сан-Россоре. Попадались "джипы", грузовики, полуразбитые допотопные машины. Американские солдаты вели в открытую торговлю со штатскими, за гроши можно было кучу добра накупить. Повсюду надписи по-английски: "Проход запрещен", "Минировано". Тогда приходилось сворачивать. Ты сидел у меня на коленях, Миллоски - за рулем. Время мы провели славно, ничего не скажешь. Грязь кругом непролазная, а нам все-то казалось интересным - не то, что на теперешних наших дорогах: смотреть смотри, а руками не трогай. Забарахлил мотор. Пришлось сойти. Миллоски подталкивал машину, а ты сидел внутри и так задавался! Наконец мы добрались до трактирчика, похожего на лесную хижину. Столики стояли среди зелени. Я даже помню название траттории - "Веселье", такая красивая вывеска. Совсем не то, что у нашего Чезарино. Кругом - сплошные развалины, сырую воду пить нельзя было, пришлось кипятить. Зато к вашим услугам вино, пиво, мясо, сыр и, уж конечно, виски, коньяк - все, чего душа ни пожелает. Мы немного выпили, и Милло занялся мотором. Ремонт пустяковый - покуда макароны поспели, он уже и кончил. Только сели за еду, как вошли саперы. Молодые, совсем мальчишки - и до того веселые! "Охотимся за гитлеровским наследством, - говорили они. - Эту честь союзники охотно предоставили нам". Рискуя на каждом шагу взлететь на воздух, они отыскивали мины, зарытые немцами от самого побережья до Апуанских гор. По лицам видать, ребята смелые и делали доброе дело, но только чересчур беспечные. Им, конечно, платили, но дня не проходило, чтоб кто-нибудь не подрывался. Миллоски сразу же с ними заговорил, ты ведь его знаешь, и выяснилось, что двое из них - флорентийцы. В конце концов все мы сели за один общий стол. Я подтвердил... Выпили, после обеда стали песни петь... Они почти все побывали в партизанах. Подарили тебе красный платок, научили говорить: "Да здравствует Усатый!" Эту встречу я никогда не забуду. Может, и ты запомнил не кровь и стрельбу дней Освобождения, а вот этих ребят. Запомнил разрывы мин, которые мы слышали, подымаясь обратно к Чинкуале, запомнил красные платки и песни, что пели хором. И еще ты помнишь море. Новорожденный младенец зажмуривается от света. Видеть свет мы начинаем лишь тогда, когда на помощь врожденному инстинкту приходит первое сознательное суждение, с этого начинается история нашей жизни. Для меня она началась с того дня на взморье. Теперь, когда не стало синьоры Каппуджи, я легко и естественно делил свою привязанность между Милло и Иванной, и годы моего детства протекали спокойно. О двусмысленности, сопровождавшей их, я и не подозревал до той самой минуты, когда, повернув голову, спросил: - Дядя Милло! Этот самолет трехмоторный? И тут как бы впервые увидел их. Одной рукой он обнимал ее за талию, голова Иванны покоилась у него на груди, она гладила его свободную руку. - Как будто. Должно быть, "дакота". - Какой, военный или гражданский?... - начал было я. Я сидел в нескольких метрах от них посреди изрытого, полного камней пляжа, здесь торчали большие столбы с прибитыми к ним досками, на которых был изображен череп со скрещенными костями, сидел далеко от моря, к которому запрещено было подходить. Она перебила меня и улеглась рядом с ним, словно ища тепла и защиты: |
|
|