"Васко Пратолини. Постоянство разума " - читать интересную книгу автора

в заводские ворота, согнувшись, чтоб не задеть за перекладину, которая
подымается, как железнодорожный шлагбаум, и так же выкрашена в белые и
красные полосы. Я думал о нем, покуда не стихал вой сирены. Знал: Милло
повесит свой номерок прежде, чем они умолкнут.
Так начинался мой день, день моей братской дружбы с Милло, который
приедет за мной в полдень, день моих приключений у реки или на холмах. Он
продлится до той вечерней минуты, когда сон свалит меня. Я засну, чтоб
внезапно проснуться, когда зажжется свет в комнате и посередине, словно
заполняя ее целиком, появится Иванна в распахнутом халате, в длинной розовой
ночной рубашке, с распущенными по плечам волосами. Ее лицо распухло от слез,
сухие глаза широко раскрыты. Кажется, что по щекам катятся не слезы, а пот.
Она пристально глядит на меня и вздрагивает, словно от толчка. - Ты не
спишь? Ты проснулся?
Нет, не страх, только растерянность владела мной в эти минуты. Она
страдала, и я не знал, как ей помочь. Иванна садилась на край постели, я
тоже сидел в постели.
- Ты веришь? Правда? Ты веришь, - говорила она мне, - отец вернется, он
уже возвращается... Три года подряд хожу я на вокзал, когда возвращаются
побывавшие в плену фронтовики. Может, его тоже послали в Россию, как знать?
Но он уже возвращается, он вернется, - повторяла она, прижимая меня к себе с
такой силой, что дыхание перехватывало. Потом она отталкивала меня и
закрывала лицо руками. Ее рыдания звучали все глуше, все реже, она
всхлипывала. - Никому не рассказывай, рта не смей раскрыть!
У всех у них тайны, и нужно молчать, чтоб их не выдать: синьора
Каппуджи со своим гаданьем, Милло и наша беседа у мороженщика. Как мог я
убедить ее, что отец умер, если она не желала об этом знать?
- Все хотят нам зла, мы живем среди гиен. - Я мог лишь броситься ей на
шею, мог лишь плакать вместе с ней, сам не зная отчего, может, оттого, что
она так страдала и ее била дрожь. - Мы с тобой одни, Брунино, и я близка к
отчаянию. - Она то успокаивалась, утирала слезы, вытирала лицо и мне, то
закуривала и снова мрачнела, замыкаясь в себе, то постепенно оживала. - Не
знаю, как дальше быть, как защищаться! Мне некому довериться... А что, если
я ошибаюсь, Бруно, если я не права?
Я снова засыпал, чтобы проснуться, когда она будет совсем готова и
станет командовать мной одним взглядом: "Быстрее поворачивайся - застегнись,
умойся, поди причешись, дядя Милло вот-вот подъедет".

- О, в те недели я работала во второй смене, - говорит она теперь. -
Нелегко было возвращаться среди ночи. У нас и республика и прочие прелести,
а город все еще полон грабителей, негров, проституток.
- Ты о неграх говоришь, как расистка.
- А разве они не другой расы?
- Нет, просто другого цвета.
- Разве это не одно и то же? Другой цвет кожи, другой запах. Во всем
прочем они такие же, как мы, согласна: у них пара глаз, пара ног и нос
посреди лица.
Ее почти всегда подвозил до самого дома владелец бара. Прежде чем
уехать, он ждал, когда она включит свет в комнате.
- Он всегда был очень любезен. Ты должен помнить синьора Лучани.
Иногда по утрам, когда она выходила в первую смену, он заезжал за ней