"Васко Пратолини. Постоянство разума " - читать интересную книгу автора

подоконнику и карабкаюсь на него. Улица сегодня, как никогда, широкая.
Поперек нее опрокинута повозка, колеса блестят на солнце, как зеркальце,
которым я забавляюсь, пуская зайчиков в глаза прохожим. Но сейчас на улице
ни души. Тишина такая, будто все еще спят. Вдруг захотелось пить, на ночном
столике мне нарочно оставляют бутылку с водой, стакан. Но что-то изменилось,
покуда я пил... За повозкой появились люди, одни присели на корточки, другие
встали на колени. Чуть подальше кто-то лежит, уткнувшись лицом в землю,
раскинув руки и ноги. У всех на шее красные платки, у всех патронные сумки и
ружья. Не в мундирах, а солдаты. Стреляют! Встали во весь рост и стреляют!
Легли - стреляют! Враг скрылся за углом, пули оттуда летят со свистом, будто
кто-то ногтем проводит по стеклу. Вот люди добрались до самой повозки, тащат
за ноги и прислоняют к ней спиной того, что лежал на земле. И снова
стреляют. Я и сам сижу не как положено - не на стуле, а на подоконнике,
здесь не так жарко и все хорошо видно. За окном палит солнце, но оно мне не
мешает. Вот один из тех, кто в красных платках, повернул в мою сторону
ружье, не целится, а приветствует меня, я тоже машу рукой. Он кричит:
- Бруно! Слезь сейчас же с подоконника! Иванна!
Это Миллоски, я узнаю его голос. Он всегда пугал меня своей гривой, и
усами, и голосом, который громыхает, даже когда он просто спрашивает: "Как
дела, непоседа?" Но он мой друг. Я зову его дядей. Однажды он мне принес
конфет, в другой раз - пряников, а еще в другой раз - коробку карандашей и
альбом с домами, лужайками, деревьями, зверями, все это уже нарисовано,
остается только раскрасить. (Альбом у меня еще уцелел, наверно.) Сползаю с
подоконника, роюсь в ящике для игрушек и снова лезу наверх. Повозку теперь
оттащили в сторону, по мостовой растеклись красные пятна. Женщины выходят из
домов и уносят раненого. И тут я заплакал, альбом у меня в руках - назло
кидаю его из окна, вижу, как он летит вниз, и мне тотчас же становится его
жалко.
Синьора Каппуджи тащит меня за руку, я вырываюсь, вот я уже на улице,
подбираю свой альбом, камни жгут мне подошвы.
- Сюда иди!
- Святая мадонна!
- Куда ребенок пошел?
- Это сынишка синьоры Иванны!
- Бруно! Бруно!
Бегу к церкви, за которой укрылся Миллоски со своими солдатами. Едва
успеваю свернуть за угол, как снова стреляют. Миллоски прикрывает меня
спиной, прижимает к стене. Потом берет на руки, целует в щеки и говорит;
- Эх, Бруно, ну что ты за мужчина? Хочешь воевать без ружья и без
штанов? Почему ты не с мамой? Куда она пошла?
Мне кажется, я знаю, могу догадаться.
- Уколы делать. Разве она не сестра?
Он целует меня, небритый, колючий..., А где же его усы и борода? И на
голове - короткий рыжий ежик вместо прежних черных волос... Тут прибегает
синьора Каппуджи и портит все на свете.
- Вышла на минутку, думала, он спит! - Теперь она берет меня на руки, я
не боюсь, дергаю волоски у нее на лице. Миллоски обещает меня нашлепать.
Прошлым летом Миллоски приходил к нам обедать. Теперь он заходит все
реже и реже: ему некогда, он просиживает штаны в Палате труда,[3] а по
воскресеньям постоянно в разъездах - то в Эмполи, то в Синье или в