"Лев Правдин. Область личного счастья. Книга 1" - читать интересную книгу автора

книг не меняет. Около нее такие читатели похаживали, что по два раза в месяц
приходилось менять их формуляры, за одну ночь "Анну Каренину" прочитывали, а
когда получали стипендию, приглашали в кино и угощали сливочным ирисом.
А этот читал нормально - две-три книги в месяц, лишних слов не говорил,
но когда сдал последний зачет, вдруг предложил:
- Поедем со мной в тайгу.
- Как это с тобой?
- Ну, поженимся, конечно. Там, знаешь, какая жизнь!
- Ох, залетко, - засмеялась она, - вот уж озадачил. Так ведь я
рязанская, в тайге-то твоей не уживусь.
Он только плечами повел и успокоил:
- Со мной-то? Уживешься. Я тебя дролей звать стану.
И так он это сказал убедительно, что Валя задумалась.
И верно ведь - ужилась. Как только приехали молодые в леспромхоз, дали
знать отцу Ивана Петровича. Он пришел на лыжах за два десятка километров.
Выпил на пару с сыном литр водки, встал на широкие лесные лыжи, подбитые
оленьим мехом, и ушел. Через несколько дней принес связку беличьих шкурок на
шубу снохе.
- Понравилась ты старику моему, - сообщил Иван Петрович жене.
И она вошла в тайгу, в таежный быт и даже полюбила север. Нашла дело по
плечу и по нраву. Это дело - не только дом и семья. Ей хотелось, чтобы дом
был, как говорится, полная чаша, а жена и в любви, и в работе - мужу по
плечо.
Любовь к мужу и сыновьям, забота об удобстве - все это рязанское,
щедрое, яркое сплеталось с северной суровостью отношений и красок. В доме
были цветы, вывезенные с рязанской земли, и широкие, сохатиные рога, пестрые
вышивки, медвежьи шкуры и черные с белым узором крылья косачей, развернутые
веером.
В короткое, без ночей, лето она разводила возле дома огород и обучала
этому необычному на севере делу своих соседок. Зимой в свободное время
читала, слушала радио, рукодельничала, заботилась о том, чтобы мужу и детям
было не скучно, тепло и хорошо. Тогда она чувствовала полное удовлетворение.
Заботы мужа - ее заботы. Он говорил: "Столовую, лешаки, запустили". Она
шла в столовую и наводила порядок. Не хватало рабочих рук - она надевала
телогрейку и выходила на субботник, ведя за собой женщин - таких же, как
она, домохозяек. И за ней шли, не потому, что она жена директора. Умела
каждому по-хорошему сказать суровое слово "надо".
Тоска и скука - эти болезни не привязались к ней. Рязанскую деревню
свою вспоминала без грусти. И то больше в песнях. Петь любила, но песни ее
поколения грустными не были. Слезные жалобы на судьбу - старинные прабабкины
песни - не задевали за сердце. В песнях этих была жизнь, но не ее, а чья-то
чужая, и не всегда понятная.
Ее жизнь, ее любовь, немного суровые, но от этого ничуть не терявшие
своей горячей и яркой прелести, были здесь. Оглядываться на прошлое она не
хотела. Будущее? Его все равно не увидишь, пока оно не придет. Она не
боялась будущего, зная, что оно - лучше, чем настоящее, а если встретятся
невзгоды, так ведь она не одна.
Они поселились в леспромхозе одними из первых. Сначала жили в общем
бараке, где была отгорожена небольшая комнатка, потом построили дом, и она
постаралась заполнить его теплом и уютом, чтобы залетко ее всегда стремился