"Лев Правдин. Область личного счастья. Книга 2" - читать интересную книгу автора

рассказывает о себе. Тоже в мечтах.
- Радости я немного видела. Дома у нас неладно было. Плохо жили мать с
отцом. Он все бросал нас, а потом опять приходил. Ну, мать тоже не без
греха. Она в ресторане официанткой работала. Я помню, что она часто утром
домой приходила. А отец художник. Он в кино афиши рисовал. Немцы пришли, его
расстреляли. Что-то он такое про них нарисовал. Карикатуру какую-то. Прямо
на стене дома. Этот дом немцы взорвали. А мать как работала в ресторане, так
и осталась там. Немцев обслуживала. В городе нехорошо про нее говорили. Мне
уже пятнадцатый год шел, и я все понимала, и решила от нее уйти. Только не
знала куда. Вот один раз иду я домой, а навстречу соседка наша. Она говорит:
"Скорее прячься, Линочка, тебя немцы ищут..." Она увела меня на край города,
и там какие-то женщины меня спрятали. Сначала я в подвале сидела, потом
ночью увели меня в деревню. Женщина, с которой я шла, сказала, что в подвале
под рестораном нашли бомбу и всех русских, кто служил там, расстреляли.
А в деревне я жила плохо. Там всем трудно было. Голодали, ходили
строить дороги. Издевались фашисты над нами. Когда отступали они, сожгли
деревню и всех, кого успели, расстреляли. Меня один тоже так стукнул
прикладом, что я без памяти упала. Подобрал меня солдат, наш, русский. Я
даже глазам не поверила. Оказалось, что из всей деревни я одна только в
живых и осталась. Солдат этот, молоденький, совсем мальчик, взял меня на
руки и понес, вот какая я тощая была. С этим солдатом мы потом подружились.
Мы и сейчас с ним в дружбе. Очень я плоха была. Ну ничего. Скоро отошла.
Меня в штаб взяли работать, я хорошо немецкий язык знала. Тут мне хорошо
стало. Даже мечтать начала: вот, думала, кончится война, сделается у меня
семья, тепло, уют. Будто я только что родилась.
Генерал наш меня пожалел. Я таким заморышем была. Он всех строго
предупредил: "Кто девчушку обидит, своей рукой накажу". Я уж взрослой себя
считаю, а он говорит - "девчушка". А эта девчушка думала втихомолку: "Хоть
бы кто обидел". Жила как в раю, никому не нужная. Да я сейчас так же живу.
Это я теперь как-то подросла, а прежде была вовсе черная, как галчонок, и
худущая, ноги как палки. Никто и не смотрел в мою сторону.
Ну вот, кончилась война. Пожили мы в Берлине. Наступила демобилизация.
Задумалась, куда мне ехать? Ни одной души знакомой на целом свете. А Валя
Рогов - солдат, который меня подобрал, говорит: "Давай к нам. У нас в тайге,
знаешь, здорово жить!" Ну я и поехала. И теперь вот с вами работаю. И вы
тоже на меня и не смотрите даже. Я думаю, так и должно быть. А может быть,
вы только с виду такой нелюдимый. Я вот как нехорошо думала про маму, ох
какая дура я была! Никогда не прощу себе! А она оказалась герой! Может быть,
вы тоже хороший? Это я еще узнаю.
Так говорила одинокая девушка, глядя на белый пароход. А за стеной,
проводив брата, шипела старуха, обиженно мычал теленок, серые сугробы
заглядывали в окно - ничего этого Лина не замечала.
В конторе все время приглядывалась к Виталию Осиповичу, ловила каждый
его взгляд, надеялась: вдруг улыбнется, вдруг скажет что-нибудь для нее. Не
о работе, а именно для нее. Посмотрит и скажет что-нибудь, совершенно не
относящееся к работе. Но когда спросил, не досаждают ли ей сектанты, то она
растерялась как дура, покраснела и, конечно, наговорила всякой чепухи. Она
вообще, когда испугается, то говорит такие отчаянные слова, что все думают:
"Эту только затронь!" И отходят подальше. Когда только что начала работать в
конторе, то с испугу такого жару нагнала, что все до сих пор на цыпочках