"Н.Н.Преображенский, В.Ф.Преображенская. Анти-Зеланд или На халяву и уксус сладкий " - читать интересную книгу автора

обнаруживает, что кукол-то, оказывается, дергают за веревочки, о чем он без
промедления и колебания оповещает весь зрительный зал. Умный человек все
видит, все замечает и все понимает, однако не лишает себя удовольствия
насладиться зрелищем.
Помните, легкомысленный Буратино продал свою азбуку с "ч-ч-ч-чудными
картинками и большими буквами" за четыре сольдо, купил у полной улыбающейся
тети билет, сел в первом ряду и с восторгом глядел на опущенный занавес.
Займем свои места и мы:
"...На маленькой сцене справа и слева стояли картонные деревья. Над
ними висел фонарь в виде луны и отражался в кусочке зеркала, на котором
плавали два лебедя, сделанные из ваты, с золотыми носами...".
Сравнение с зеркалом возникает чаще всего при чтении "Гамлета". Нет, не
с тем "театром-зеркалом", о котором говорится в самой пьесе, а с обычным,
покрытым с внутренней стороны амальгамой, - зеркалом, которое дает
возможность каждому, кто только в него заглянет, увидеть собственное лицо...
"Жизнь человека течет размеренно по одной линии до тех пор, пока не
происходит событие, меняющее сценарий и декорации...", - пишет В. Зеланд.
Вчитываясь в эту прямо-таки библейскую фразу, так и представляешь себе
разверзшиеся хляби небесные, всемирный потоп, а то и апокалипсических
всадников, галопирующих на горизонте...
Многовариантность реальности открывает немало интересных и неожиданных
знаний, позволяя всякой судьбе легко перекидываться на другую линию жизни.
Никаких ограничений на этот счет нет. В бесконечном пространстве вариантов
судеб и театральных постановок только дисциплинированность или, напротив,
разболтанность творческой фантазии режиссера-постановщика выстраивает свою
собственную сюжетную линию или линию судьбы.
Можно смело утверждать, что в каждой точке пространства существует свой
вариант постановки, например, гоголевской "Женитьбы", точнее, свой вариант
сценария и декораций судьбы каждого из нас. Неподготовленного индивидуума
такая постановка вопроса - точнее, замах! - может удивить, как удивила она
Кису Воробьянинова, привыкшего к классической трактовке "Женитьбы":
"...Ни дверей, ни синих кисейных окон не было. Под разноцветными
прямоугольниками танцевали дамочки в больших, вырезанных из черного картона
шляпах. Бутылочные стоны вызвали на сиену Подколесина, который врезался в
толпу верхом на Степане. Подколесин был наряжен в камергерский мундир.
Разогнав дамочек словами, которые в пьесе не значились, Подколесин возопил:
- Степа-ан!
Одновременно с этим он прыгнул в сторону и замер в трудной позе. Кружки
Эсмарха загремели...".
Кульбиты, коленца, изломы и извивы режиссуры (как бы в подтверждение
зеландовской теории) позволили Степану оттеснить Подколесина, став главным
персонажем осовремененной пьесы. Обновленный Степан попутно изменил
сценическую судьбу Агафьи Тихоновны, которая в конце концов вышла за него
замуж.
Не вникая в тонкости вещественного и звукового оформления, Остап Бендер
по этому поводу заметил:
"...Я доволен спектаклем - стулья в целости. Но нам медлить нечего.
Если Агафья Тихоновна будет ежедневно на них гукаться, то они недолго
проживут...".
Если взять за исходный постулат постоянное гуканье на стулья Агафьи