"Демон пучины(Конан)" - читать интересную книгу автора (Корджи Стефан)

Глава 12

Высокие стены замка не казались мрачными или тяжелыми; искусно выложенные из белого камня, они радовали глаз, а огромные ворота, казалось, для того и были поставлены, чтобы постоянно гостеприимно распахиваться. Нельзя сказать, что Зубнику с Конаном был оказан слишком теплый прием, видно, далеко не первый лекарь переступал порог замка в надежде вылечить сына герцога. Киммериец долго колебался, идти ли ему со слугой: он не хотел ввязываться в это дело, и не потому, что не верил в успех, просто при дворе Эстепонато могли быть люди, знающие короля Аквилонии в лицо. Меньше всего сейчас ему хотелось официальных церемоний, Конану нужен был только корабль и разрешение на выход из порта. Но и оставить Зубника один на один с грозным герцогом он тоже не мог, поэтому через высокие резные ворота киммериец прошел вместе со слугой, надеясь как можно дольше сохранять инкогнито.

Мессантия, стоявшая на перекрестке морских путей, в дельте одной из самых крупных рек материка, каждый день пропускала через себя сотни путешественников и, как бойкая торговка, стоящая в центре рыночной площади, знала все про всех. Здесь всегда можно было узнать новости,- пусть и не самые свежие,- из любого конца света.

Богатые вельможи портовых городов никогда не отличались изысканным вкусом. У проезжавших торговцев покупалось все самое яркое, новое и необычное, смешение стилей и традиций разных стран создавало ту неповторимую атмосферу богатых приморских дворцов, которая всегда напоминала Конану нечто среднее между лавкой старьевщика и шатром фокусника. Герцог Эстепонато, судя по всему, не был исключением. Даже в передних покоях, где было приказано ожидать, все кричало о богатстве и размахе хозяина дворца. Скромная одежда в сочетании с окружающей роскошью пробудили в киммерийце давнишние воспоминания о воровской юности, когда такой дворец, наверняка, не остался бы без внимания лучшего вора Шадизара.

Дверь отворилась, и бесстрастный слуга в темном проводил их в зал. Герцог Эстепона-то, немолодой мужчина с умным печальным лицом, выдающим сильный характер, не вставая, указал на низкие табуреты, обтянутые малиновой тканью, стоявшие чуть сбоку от его кресла.

– Мне передали, что один из вас – лекарь.- На удивление неприятным голосом проскрипел он. Конана покоробило такое обращение, равно как и ковер на полу, при взгляде на дикий зелено-желтый узор которого у киммерийца свело челюсти.

– Это я,- смело ответил Зубник. Эстепонато недоверчиво оглядел его, видимо, борясь с искушением сразу выгнать необычных посетителей. Его светлости не нравилась эта странная парочка: мрачный синеглазый гигант, нагло рассматривающий ковры на стенах, и глуповатого вида вихрастый парень, называющий себя лекарем.

– Ты можешь вылечить моего сына? – Парень оказался настоящей деревенщиной. Он всплеснул руками и, безо всякого почтения уставился на герцога с нескрываемым удивлением:

– Да как же я скажу, если я его и не видел?

Герцог тут же разозлился и на себя за глупый вопрос, и на неприхотливую реакцию лекаря. Он резко встал и раздраженно бросил:

– Идемте. Оружия, надеюсь, с вами нет?

Два рослых стражника последовали за ними. Пройдя через несколько светлых комнат, они вышли во внутренний дворик. В круглом бассейне задумчиво плавала морская черепаха, стая ярких птиц, рассевшись на деревьях, громко обсуждала свои пернатые дела. Конан с Зубником шли рядом, лишь ступив на узкую дорожку, выложенную бирюзовой плиткой и огибающую бассейн, киммериец на мгновение замешкался, пропустил слугу вперед и посмотрел в бассейн.

Черепаха, высунув из воды свою тупорылую кожистую голову, подмигнула ему одним глазом.

Никто больше этого не заметил, а Конан долго еще ломал себе голову, пытаясь объяснить это явление то ли повадками странного морского животного, то ли новой ехидной шуткой Демона Од'О.

На огромной кровати, завешенной легким пологом, полулежал мальчик. Его, скорей, можно было назвать некрасивым: бледный, с синими кругами под глазами и большим капризным ртом, он смотрел прямо перед собой, по-стариковски перебирая худыми руками складки ткани. Длинные темные волосы сбились набок, открывая маленькое детское ухо. Горло закрывал несвежий шелковый платок. Заметно было, что мальчик недавно плакал. В углу комнаты сидели две молодые женщины в черных платьях.

– Баджо…- тихо позвал герцог. Конана поразило, как изменился враждебный голос Эстепонато, сколько появилось в нем страдания и любви.

Ребенок поднял глаза на вошедших. Ничто не отразилось в этих бездонных, полных, боли, озерах.

– Я привел лекаря.- Повернувшись к Зубнику, герцог нетерпеливо дернул плечами. Киммериец с любопытством наблюдал за действиями слуги. Совершенно другой человек сейчас стоял перед больным ребенком. Откуда-то взялась гордая осанка, уверенность в движениях. Отодвинув полог, Зубник присел на край кровати и внимательно посмотрел на Баджо. Мальчик скривился, беззвучные слезы покатились по его лицу. Лекарь придвинулся ближе и начал что-то тихо приговаривать, его ловкие руки вытерли слезы, откинули покрывало с ног, сняли платок, быстро прошлись по горлу. После недолгого молчания Зубник повернулся к герцогу и требовательно сказал:

– Мне нужен кусок свежевыпеченного хлеба, мускус и много молока.

Завороженный его решительными действиями, Эстепонато сделал неуловимый знак одной из сидящих женщин. Она быстро вышла. Лекарь продолжал что-то тихо говорить, обращаясь к Баджо. К тому времени, когда появился поднос с хлебом, мальчик, уже не сводил с Зубника глаз. Дальнейшее происходило быстро: отломив кусок мякиша, лекарь немного пожевал его, вынул изо рта, помял в руках, скатав небольшой шарик, и положил его в рот ребенка. Конан хорошо видел, как исказилось от боли лицо мальчика.

– Глотай! – громко приказал Зубник. В том момент, когда, вытянув худую шейку, Баджо с усилием почти проглотил хлебный шарик, лекарь неожиданно сунул ему под нос коробочку с мускусом. От неожиданности Баджо задохнулся, лицо его посинело, и тут, сильным рывком схватив ребенка за ноги и перевернув вниз головой, Зубник несколько раз сильно его тряхнул. Тот изогнулся, закашлялся, хлеб вылетел изо рта. Лекарь тут же перехватил мальчика под спину и уложил в постель. Все замерли. На глазах Баджо еще блестели слезы, но по лицу уже расплывалась счастливая улыбка. Зубник наклонился и поднял с пола мякиш с торчавшей из него огромной рыбной костью. Казалось удивительным, как такой величины кость могла поместиться в детском горле и не проткнуть его насквозь.

– Заговоренная,- уверенно сказал лекарь, протягивая виновницу страданий сына отцу.- Теперь ему еще два-три дня нельзя говорить, а пить давайте только теплое молоко, и побольше.

Всем сразу показалось, что в комнате стало светлее. Герцог подбежал к кровати и, упав перед ней на колени, плача, обнял сына. Зубник же, выполнив свой врачебный долг, моментально превратился в прежнего деревенского нескладеху, и, страшно засмущавшись, спрятался за спину Конана. Киммериец тоже почувствовал некоторую неловкость при виде трогательной сцены отцовского счастья и собственной непричастности к этому. Затем он решил, что король полностью разделяет как поражения, так и победы своих подданных, и стал спокойно наблюдать за бурными проявлениями радости герцога и набежавших слуг.

Внезапно мысли его приняли иной оборот. Конан успел рассмотреть Эстепонато и пришел к выводу, что даже если не обращать внимания на следы бурной жизни, отчетливо читавшиеся на лице его светлости, герцог явно его старше. Маленькому Баджо было, от силы, пять лет. «Для такого немолодого человека сын, наверняка, самое большое сокровище»,- подумал киммериец, и сердце его почему-то сжалось. Каким же беспомощным должен был чувствовать себя герцог, чье могущество и богатство оказались бессильны перед болезнью ребенка!

Тем временем взрослые, толпившиеся вокруг кровати Баджо, наконец-то сообразили, что, несмотря на счастливое избавление, ребенку все-таки нужен покой. Герцог подошел к Конану с Зубником. Руки его дрожали.

– Не сочтите меня невежливым, господа, но сейчас у меня пока не хватает слов, чтобы хоть немного выразить вам свою благодарность. Надеюсь, вы не откажетесь погостить в моем дворце, чтобы убедиться, что ваши необыкновенные таланты оценены в полной мере? – неизвестно, за кого он принимал Конана – за господина Зубника или за старшего лекаря, но обращался к ним обоим. Киммериец сдержанно кивнул, он сильно сомневался, что до слуги дошел полный смысл витиеватой фразы Эстепона-то. Гостить они, конечно, не собирались, но и просить разрешение на выход из порта сию минуту было, прямо скажем, не очень вежливо.

Стройная девушка в дорогом темном платье пригласила их следовать за ней. Во время долгого пути по галереям и анфиладам дворца Конан не уставал удивляться богатству и роскоши; что касается Зубника, то, несмотря на службу при дворе в Тарантии, не самой бедной столице мира, он был совершенно подавлен блеском золота, тускло посвечивающего из каждого угла, и обилием дорогих драпировок. Под конец Конан настолько устал от вычурности и помпезности, что с раздражением подумал, сколько же пыли накапливается во всех этих декорациях.

Навстречу им все время попадались суетящиеся придворные, некоторые уже успели сменить траурные одежды на веселые яркие наряды, откуда-то слышалась музыка. Сопровождавшая девушка, играя ямочками на щеках и пряча улыбку, почтительно открыла перед киммерийцем и лекарем одну из дверей, и препоручив заботу о почетных гостях пожилому слуге, радостно упорхнула, спеша, видно, скорей переодеться и принять участие в общем веселье.

Зубник робко присел на краешек дивана, легкомысленный вид и размеры которого наводили на самые фривольные мысли. Парню было, явно, не по себе находиться в одних покоях со своим королем.

– Ты молодец,- великодушно похвалил его Конан.- Вижу, Гардевир не зря посоветовал взять тебя с собой.

Слуга полыценно улыбнулся, но в глубине души, наверняка, помянул недобрым словом главного виновника своих приключений. Немного помолчав, он решился и задал давно мучивший его вопрос:

– Простите, господин, я хотел бы спросить… А куда мы поплывем? – Весь страх деревенского парня перед неведомым и огромным морем прозвучал в этом вопросе.

– Куда глаза глядят,- честно ответил Конан и тут же пожалел о своей откровенности. Губы и парня задрожали, киммериец испугался, что тот разрыдается. Тогда, чтобы немного исправить положение, он быстро и зло проговорил: – Я ищу своего обидчика, ты и сам давно уже понял, что это не человек. Это Демон океана Од'О, папаша, кстати, твоей волшебницы, что на вашем холме жила и людям жизнь портила, помнишь, ты мне сам рассказывал? У меня к нему накопилось много вопросов, и он мне ответит на все.- Заметив мутнеющий взгляд Зубника, Конан уверенно добавил: – Ты не бойся, дальше я один пойду, ты здесь не при чем.

Он сам удивился этому своему обещанию, но внутри уже окрепла уверенность в том, что слуга ему больше не понадобится. Что-то подсказывало киммерийцу, что главное свидание уже близко, и теперь нужно рассчитывать только на себя. Нет слов, наделенный необычными способностями Зубник помог Конану в его путешествии, он привык к этому бесхитростному доброму парню, который создавал рядом ощущение тепла, хоть и не стал ему другом. Но с демонами Конан привык встречаться один на один.

У Зубника запылали уши, когда он увидел, что сам король Аквилонии, подойдя к нему, протягивает руку. Их крепкое рукопожатие было прервано деликатным покашливанием у двери.

– Пока накрывают праздничный ужин, его светлость хотел бы предложить вам свой бассейн, напитки и легкие закуски,- сладким голосом произнес вошедший слуга.

Благодарный Эстепонато позаботился и об одежде для дорогих гостей, поэтому поздним вечером Конан и Зубник появились в парадном зале посвежевшие, повеселевшие и переодетые в легкие светлые костюмы. Конан, которому после долгих препирательств, все же позволили оставить на поясе кинжал, все еще немного хмурился, чувствуя себя почти голым в легчайших тканях. Несколько раз он было порывался сообщить хлопочущим вокруг слугам, проявляющим, кроме почтения к великим лекарям, еще и массу фамильярностей, кто он, собственно, такой, и прекратить эти дружеские похлопывания, шутки и игривые прикосновения молоденьких служанок. Зубник, наоборот, купался в успехе, как кот в сливках, с трудом успевая пробовать напитки и сласти, вертеть головой и улыбаться девушкам.

Сомнения Конана разрешились довольно быстро. Усадив их обоих на почетные места, герцог Эстепонато поднялся с чашей в руках.

– Я, как правитель Аргоса, а сейчас, в большей мере, как счастливый отец, благодарю судьбу, которая привела в наш город короля дружественной Аквилонии вместе с его удивительным лекарем. Прошу стоя поприветствовать короля Конана и спасителя моею сына…- Его свет лось на мгновение смутился, сообразив, что так и не узнал имени благодетеля.

– Его зовут Зубник,- тихо подсказал киммериец, тоже поднимаясь и обводя взглядом восторженные лица. Тут словно дуновение сквозняка коснулось его щеки: он узнал ощущение, это был чей-то напряженный взгляд. Так смотрела ему в спину незнакомая девушка, в той самой харчевне в Саусалье, где Конан встретил Кастеджо.

– За великого лекаря Зубника! – громко провозгласил Эстепонато, поднимая свою чашу. Праздник начался.

Немного позже, поискав глазами, киммериец среди разноцветного вороха гостей, заполнивших зал, нашел-таки ту, что без улыбки, неотрывно смотрела на него. Теперь она была великолепно одета, затейливую прическу украшали драгоценные камни, складки прозрачного платья успешно не скрывали изящных линий тела. Для пятидесятилетнего Конана все выражения, мелькающие на женских лицах, были давно уже пройденным букварем. Но эти глаза не говорили ничего. Действительно, больше всего они напоминали пропасть, с клубящимся на дне туманом, мешающим сказать, где дно. Все больше мрачнея, киммериец пытался убедить себя, что его совершенно не занимает эта странная девушка, беззастенчиво и неотрывно глядящая на него. Будь в ее взгляде хоть капля желания или призыва, он, отвернувшись, немедленно забыл бы о ней, но его задевало ощущение странной неженской силы, таившейся в нем. Чуткий Зубник заметил перемену в настроении короля и, немного расслабленный обхождением и вином, спросил напрямик:

– Вы кого-то увидели, господин?

Решив проверить свои ощущения, Конан тихо ответил, глядя перед собой:

– За столом у окна, лицом к нам, сидит девушка, посмотри, в голубом платье, высокая прическа, светлые глаза. Что ты о ней скажешь?

Зубник, не особо церемонясь, привстал и, вытянув шею, долго смотрел в указанном направлении. Наконец, сел и разочарованно сказал:

– Простите, господин, может, для вашего возраста это и девушки, но, по-моему, старые коровы.- Увидев бешеный взгляд Конана, он живо добавил: – А в синем там вообще никого нет!

– Да ты куда смотрел, деревня? – начиная закипать, спросил киммериец.

– Куда сказали, во-он, у окна стол. Два мужика там сидят, рожи красные, потом женщина толстая с бородавкой на носу, опять мужик, старуха в драгоценностях, аж к земле ее клонит, сколько понавесила…- Зубник честно перечислял всех, кого видел. Никого похожего на ту, которая леденила Конана взглядом, он не назвал. «Снова мираж?» – подумал киммериец, открывая для себя еще одну необычную способность Зубника. Вернее, его НЕспособность видеть миражи.

В конце концов ему надоела эта странная игра взглядов, и он решительно поднялся, чтобы подойти к девушке. Конан не знал, можно ли схватить мираж на руку, но ситуация должна была разрешиться: либо наваждение исчезнет, либо он вытрясет из этой холодной красотки, кто она и откуда. Увы, с высоты своего огромного роста киммериец хорошо разглядел и старуху в драгоценностях, и краснолицых мужчин, и всех женщин за столом, отметив про себя, что эпитет Зубника насчет коров довольно близок к истине, но… Девушка в голубом бесследно исчезла.

Эстепонато выжидающе смотрел на Конана, и тот сообразил, что стоит почти во главе стола. Пришлось срочно произносить тост за дружбу народов Аквилонии и Аргоса.

После, уже во время непринужденной беседы, Конану удалось, наконец, изложить герцогу свою просьбу.

– О чем речь, многоуважаемый Конан! – Эстепонато изобразил на лице самую доброжелательную улыбку. Он чувствовал некоторую неловкость и легкое раздражение. Несмотря на счастливое избавление сына, его все еще немного удивляло столь необычное появление во дворце могущественного короля Аквилонии: без свиты, в простом платье, в сопровождении лишь молодого лекаря. Герцога грызло любопытство, но он скорей откусил бы себе язык, чем позволил о чем-либо расспрашивать высокого гостя. Про себя он решил, что лучше вызовет Конана на разговор и, может быть, сможет выведать причину этого неожиданного визита.

– Я немедленно отменю свой приказ, и вы сможете выйти в море так быстро, как только захотите. Однако,- герцог озабоченно-многозначительно посмотрел на киммерийца,- не сочтите мои слова вмешательством в ваши королевские планы, но я с трудом представляю себе человека, который по собственной воле отважится выйти из порта.- Теперь лицо его светлости выражало скорбь. «Из него мог бы получится великолепный актер»,- мельком подумал Конан и внимательно прислушался.

– Мне шестьдесят два года,- издалека начал Эстепонато,- и за всю свою жизнь я не удалялся в глубь континента больше, чем на день пути. Я знаю море лучше себя. То есть,- поправился он,- я думал, что знаю. Что происходит сейчас – загадка из загадок! Вы, наверняка, обратили внимание на ужасный запах…- Конан согласно кивнул.- Нет слов, в жаркие годы бывало, море начинало цвести, однажды, лет, кажется, тридцать назад, сильнейший шторм забил всю бухту гниющими ядовитыми водорослями… Но все это были, так сказать, дела житейские…- Герцог вдруг отвлекся, жеманно разулыбавшись кому-то в сторону, и Конан окончательно сделал для себя вывод, что Эстепона то ему не нравится.- Извините, приехала сестра моей покойной жены. О чем я? Да! То, что происходит с морем сейчас – это просто ужасно! Впечатление, будто океан разом выплюнул все то, что мы выливали и выбрасывали в него сотни лет! Даже в нескольких милях от берега вода напоминает, простите, отхожее место! Я скажу больше: если вы знаете моряков,- киммериец свысока посмотрел на собеседника: соображает тот вообще, с кем говорит! – это бесстрашные люди! Так вот, у меня полный город этих бесстрашных людей, которые опустошают винные подвалы, каждый день устраивают несколько десятков драк на улицах и в трактирах, на суше они сходят с ума, но в море не выходят. И причиной тому не только мой запрет.- Герцог понизил голос и, сделав страшные глаза, сказал: – Они боятся!