"Борис Примочкин. Сотрудница (н-ф повесть, ж."Сокол" N 2(7)/1993)" - читать интересную книгу автора

своего сада, собранных с помощью механической руки. Прошелся по грядкам с
клубникой, кустам малины и крыжовника. Одним словом, испортил аппетит.
Поднос с ужином, который приготовила ему Фита на вечер, взял к себе в
мастерскую. Там заработался и ничего не съел.
Ночью ему не спалось. Лежал, ворочался. Попробовал считать слонов. На
666-м слоне послышался шорох. Не сразу он понял, что это не животное из
его полудремотного счета.
Рваные, клочковатые облака расступились. Выглянула луна, и в ее
бледном, загадочном свете он вдруг увидел Фиту такой, какой раньше никогда
не видел.
Она шла медленно, словно слепая или сомнамбула, выставив вперед руки с
чуть подрагивающими вытянутыми пальцами. Наткнувшись на стол или стул,
обходила и шла дальше. К нему. Хозу.
Была она совершенно голой. Раз посмотрев на нее, Хоз уже не мог
оторвать своего взгляда. Словно муха попала в мед и беспомощно ворочалась
в нем, погружалась все глубже и глубже. Чувственно сформированные крутые
бедра призывно покачивались, упругая, высокая грудь вздымалась... Каждая
мышца выражала томление и покорность, изгибалась, вздрагивая в ожидании
прикосновения.
Чем ближе она подходила к нему, тем сильнее он чувствовал нарастающее
возбуждение встречного желания. Хоз встал и пошел к ней навстречу.
Перзоначальный испуг исчез, будто его и не было. Они сближались все
быстрее, как два магнита.
И вот ее теплое ладное тело утонуло в его объятиях. От ее кожи исходили
необыкновенно приятный, дурманящий аромат. Такого запаха Хоз никогда не
встречал. А когда его ладонь нежно сжала округлую упругую грудь, из ее
полуоткрытого рта вырвался сладкий стон. И Хозу показалось, что он услышал
гулкие, взволнованные удары ее сердца. Или своего? Он уже не мог
разобрать. Когда же их губы встретились в первом жадном поцелуе, темная
могучая волна, поднявшаяся откуда-то из древних глубин, накрыла,
опрокинула, переплела тела, крепко прижав их друг к другу...
Теперь Хоз знал, почему после каждой ночи Фита становилась ему все
ближе и дороже.
"Пусть она искусственная женщина и я переступаю черту, - думал он, -
для меня она женщина, лучше которой нет никого на свете. Она создана для
меня. Разве что детей у нас не будет. Ну и что? А разве мои, то есть наши
изобретения не те же дети?
Без нее они были бы другие или их вообще не было бы...
Днем ни словом, ни жестом Фита не показывала того, что между ними было
ночью. В такой манере ощущалась какая-то особая целомудренность.
Хоза покачивало от этих отношений. У него кружилась голова. Мыслям не
хватало какой-то трезвости и четкости увидеть и понять, что же происходит.
Такое впечатление, что мы сами от себя скрываем наши ночные встречи.
Какой в этом смысл? Мы же одни здесь. Ночью близость, а днем почти
официальные отношения, как на производстве. Муж - начальник, а жена -
подчиненная.
Потом Хоз объяснил это явление как недоработки системы согласования
программ поведения ночи и дня. Какая-то несопряженность, несостыкованность.
И все же поручиться, что после ночных свиданий Фита оставалась
неизменной, он не мог. Изменения происходили. Но в чем? Какие именно?