"Юзеф Принцев. Там вдали, за рекой... (Повесть) [И]" - читать интересную книгу автора - Нет, ты послушай! - Санька начал даже заикаться от волнения. -
Пишем мы испанским братишкам: так, мол, и так. Как у вас идут дела? Отпишите. Если контра нажимает, поможем. И вообще, даешь Третий Интернационал и мировую революцию! А голуби у меня не простые, почтовые! Есть такие голуби - куда хочешь долететь могут. Через море, через горы... Мы им с этим голубем письмо, они нам ответ!.. - И как ты этот ответ разбирать будешь? - засомневался Степан. - Читать, что ли, по-ихнему знаешь? - Выучусь! И они тоже! Мы - по-испански, они - по-русски! - Ну... - недовольно протянул Степан. - Учиться еще! И так разберемся. Свои ребята! - И хлопнул Саньку по плечу: - Это ты ничего придумал! Котелок варит. А, Глаха?.. Степан обернулся к Глаше, ожидая ответа. Она молча перекинула косу за спину и, не глядя на Степана, подошла к граммофону. Постояла, прислушиваясь к шипению кончившейся пластинки. Поглядела на Алексея с Настей. Они стояли друг против друга, чуть раскачиваясь, закруженные, завороженные вальсом. Алексей все еще полуобнимал Настю, а она не снимала руки с его плеча. Глаша улыбнулась им и перевернула пластинку. Опять послышалось легкое шипение, потом чуть надтреснутый, тронутый временем, но все еще глубокий, красивый голос запел: На заре туманной юности Всей душой любил я милую. Был у ней в глазах небесный свет, На лице горел любви огонь. Ты, дубрава-мать зеленая... У Степана даже защемило сердце, когда он увидел, как слушает этот голос Глаша. Лицо у нее стало печальным и ласковым, глаза засветились. Степан расстегнул ворот рубахи и охрипшим вдруг голосом сказал: - Для кисейных барышень песенка! Любовь, любовь... - Помрачнел еще больше и выпалил: - Предрассудок! Глаша обернулась и вышла из комнаты. Степан даже не посмотрел ей вслед. Сидел набычившись и все теребил ворот рубахи. Алексей подсел к нему и шепнул на ухо: - Бревно ты все-таки порядочное, Степа. - Это почему еще? - вскинулся Степан. - Да потому! Алексей взъерошил ему волосы и рассмеялся... Когда раздался взрыв, Глаша сидела в пустой каморке швейцара под лестницей и плакала. Сначала она подумала, что это гремит гром, и обрадовалась. Она любила грозу! Еще совсем маленькой, когда сначала издалека, словно ворчала большая собака, а потом все ближе и страшней грохотал гром и вспыхивали зигзаги молний, Глаша не пряталась, как другие ребятишки, по углам комнаты, а бежала к дверям и, полуприкрыв их, прижавшись спиной к косяку, смотрела в грохочущее черное небо и только жмурила глаза, когда молнии полыхали чуть |
|
|