"Юзеф Принцев. Там вдали, за рекой... (Повесть) [И]" - читать интересную книгу автора

- Нет, ты послушай! - Санька начал даже заикаться от волнения. -
Пишем мы испанским братишкам: так, мол, и так. Как у вас идут дела?
Отпишите. Если контра нажимает, поможем. И вообще, даешь Третий
Интернационал и мировую революцию! А голуби у меня не простые, почтовые!
Есть такие голуби - куда хочешь долететь могут. Через море, через горы...
Мы им с этим голубем письмо, они нам ответ!..
- И как ты этот ответ разбирать будешь? - засомневался Степан. -
Читать, что ли, по-ихнему знаешь?
- Выучусь! И они тоже! Мы - по-испански, они - по-русски!
- Ну... - недовольно протянул Степан. - Учиться еще! И так
разберемся. Свои ребята! - И хлопнул Саньку по плечу: - Это ты ничего
придумал! Котелок варит. А, Глаха?..
Степан обернулся к Глаше, ожидая ответа. Она молча перекинула косу за
спину и, не глядя на Степана, подошла к граммофону. Постояла,
прислушиваясь к шипению кончившейся пластинки. Поглядела на Алексея с
Настей. Они стояли друг против друга, чуть раскачиваясь, закруженные,
завороженные вальсом. Алексей все еще полуобнимал Настю, а она не снимала
руки с его плеча. Глаша улыбнулась им и перевернула пластинку. Опять
послышалось легкое шипение, потом чуть надтреснутый, тронутый временем, но
все еще глубокий, красивый голос запел:

На заре туманной юности
Всей душой любил я милую.
Был у ней в глазах небесный свет,
На лице горел любви огонь.
Что пред ней ты, утро майское,
Ты, дубрава-мать зеленая...

У Степана даже защемило сердце, когда он увидел, как слушает этот
голос Глаша. Лицо у нее стало печальным и ласковым, глаза засветились.
Степан расстегнул ворот рубахи и охрипшим вдруг голосом сказал:
- Для кисейных барышень песенка! Любовь, любовь... - Помрачнел еще
больше и выпалил: - Предрассудок!
Глаша обернулась и вышла из комнаты.
Степан даже не посмотрел ей вслед. Сидел набычившись и все теребил
ворот рубахи. Алексей подсел к нему и шепнул на ухо:
- Бревно ты все-таки порядочное, Степа.
- Это почему еще? - вскинулся Степан.
- Да потому!
Алексей взъерошил ему волосы и рассмеялся...


Когда раздался взрыв, Глаша сидела в пустой каморке швейцара под
лестницей и плакала. Сначала она подумала, что это гремит гром, и
обрадовалась. Она любила грозу!
Еще совсем маленькой, когда сначала издалека, словно ворчала большая
собака, а потом все ближе и страшней грохотал гром и вспыхивали зигзаги
молний, Глаша не пряталась, как другие ребятишки, по углам комнаты, а
бежала к дверям и, полуприкрыв их, прижавшись спиной к косяку, смотрела в
грохочущее черное небо и только жмурила глаза, когда молнии полыхали чуть