"Анатолий Приставкин. Солдат и мальчик" - читать интересную книгу автора

Бросился бежать вокруг дома, на крыльцо, да в коридор и с первыми
ворвавшимися стремглав на свое законное место, чтобы, не дай бог, на ходу не
сменили, не подсунули худую пайку. Успел Васька по спинам, напролом через
кого-то к своей родной горбушке, рукой прижал ее к столу. Тут она! А сердце
колотилось от бега, а рука держала, ласково корочку гладила, как птенца все
равно. Пальцы раздвинул, посмотрел, восхитился: мать честная! Поджаристая
корочка, серый упругий мякиш, от одного запаха голова кружится. А тут и
добавок, кстати. Невелик, но можно в рот взять, пососать, насладиться и
запахом и вкусом. А еще горбушка целая, ее с разных концов по маленькому
кусочку откусывать - конца не будет.
Кругом стучали ложками, требовали бурды. Васька вдруг подумал, что день
у него сегодня невероятно везучий, компас принес удачу.
Анна Михайловна стояла посреди столовой и кричала, вовсе при этом не
нервничая:
- Прекратите стук! Сейчас же прекратите стук! Но ее заглушало: "Бур-да!
Бур-да! Бур-да!" И первый слог, как нарастающая лавина, как горный гул,
чтобы окончиться, утвердиться падающим и гремящим:
- ...Да! Да! Да!
И Васька, схватив ложку у соседа, стал бить, стал барабанить, изображая
марш победы. Он сегодня выиграл свой бой. Васька стучал изо всех сил, и
очень здорово у него выходило.


- 3 -

Принесли свекольную бурду, на второе пюре из гороха. Желтенькое, как
дрисня. Шлепнули ложку, оно расползлось до краев. Со стороны посмотришь -
много. А тут таракану - по щиколотку. Но Васька знал, как из ничего, из
одной видимости, создать обжорную порцию. Накроши хлебца, перемешай, и вот
уже половина тарелки навалено. Да еще как будто ешь с мясом, корка в дрисне
мясной вид имеет. И почти сыто, почти довольно.
Впрочем, когда языком до блеска вылижешь тарелку и крошечки, не больше
маковых зерен, по столу соберешь в рот, знаешь, все равно чувствуешь, что
мог бысъесть еще столько, а потом еще столько же. В общем-то Васька был
уверен, что есть можно без конца. Поставили бы тут кастрюлю, Васька бы и ее
съел.
Был у Васьки счастливый один случай, когда сперли они котел щей с
кухни, ели без ложек, через край, а гущу ловили руками. Съел тогда Васька
порций пятнадцать, а то и двадцать. Раздулся, как пузырь, дышать нечем было,
а все ел. Не мог никак наесться. Хлебал, хлебал и почувствовал, что до горла
залит, и уже что он берет, все обратно вытекает. А тут еще затошнило его,
скрутило так, что лежал, умирал Васька. Все вылезло из него - и гуща, и
жижа, и еще что-то, чего он, кажется, и не ел.
Выворачивало Ваську до пота, до сотрясения кишок, и все-таки успевал он
поглядеть с жалостью на то, что приходилось отдавать, а почти было твоим. И
сам Васька не знал, отчего больше лились у него слезы: от боли или от
жалости.
Сейчас Васька вспомнил, стало приятно. Как же, чуть от обжорства не
умер! Не у всех бывают такие хорошие воспоминания в войну.
Нельзя сказать, что Васька совсем не думал о будущем, хотя мысли о