Колесова Наталья Поминки

Сняв плащ, она нерешительно пошла вдоль столов. Люди, в ос-новном мужчины, сидели тихо, переговаривались негромко. Кое-кто ки-вал ей. Зря она постеснялась надеть форму. В пиджаках-костюмах здесь было всего-ничего…

— Аня! — от дальнего стола взметнулась рука, и она с облегчением поспешила на зов. Соболев подвинулся, чтобы она могла сесть рядом. Обнял за плечи.

— Привет!

— Привет, — слабо улыбнувшись, она кивнула сидящим за столом. Кое-кто взглянул с недоумением.

— Здравствуй, Ань, — сказал сидевший за Соболевым Сергей Веш-кин. Она пожала протянутую через стол пятерню бородатого Коли Мичмана и посмотрела в центр зала. Там, на столе стояла большая фотография Жени Фогта, перед ней — свеча, стакан водки и кусок хлеба на нем.

— Не успела на похороны, только сегодня сообщили, — сказала, из-виняясь.

— А чего там смотреть-то? — мрачно сказал сидевший наискось се-дой парень. — В цинковом…

Она окинула рассеянным взглядом стол — блины, кутья, рыба, не-распечатанная водка…

— Сейчас Палыч подойдет, и начнем, — сказал Соболев. — Чего, Оль?

Он отодвинулся, оборачиваясь, и ей стало холодно от отсутствия тяжелой теплой руки на ее плечах — и от ледяного взгляда подошедшей женщины.

— Здравствуйте, — пробормотала Аня.

Ольга едва кивнула и обратилась к Соболеву:

— Ну и где ваш Лачугин? Сколько еще ждать? Мать же не желез-ная… и Лариса еле на ногах держится.

Соболев посмотрел на часы, переглянулся с друзьями.

— Ну ладно. Давайте начинать.

Соболев встал и сказал. Говорить он умел хорошо и сказал всю правду — и то, как Женю любили, и то, какой геройский Женя был па-рень, и что остались у Жени больная мать, молодая жена и двое дев-чонок-пацанок… Аня слушала, глядя в стакан, который парни, по-свойски, налили ей полный. Выпила следом, села за стол — подаваль-щица разлила всем супа. Соболев подцепил полную ложку кутьи.

— Третий за полгода, — сказал Леша Генкин.

— Еще мало, — подхватил седой, — помнишь, в прошлом году нашу машину…

Она ела, прислушиваясь к разговорам. Народ был еще тих, пере-говаривался негромко, больше про Женю, но не пройдет и полчаса…

Когда поднялась Лариса, она посмотрела, и больше глаз не поды-мала — невелика радость любоваться на чужое горе. Сидела, рассмат-ривая свои руки и слушая сбивчивые слова. Хорошо, когда человек может сказать. Или хотя бы плакать.

Седой потянулся через стол, наливая ей треть стакана.

— Нормально?

— Да…

— Ну что, за Женьку?

Мужики едва не чокнулись машинально, но вовремя спохватились.

— Как живешь-то, Анна? — спросил Коля Мичман, закусывая.

Она пожала плечами.

— Живу…

— Все училка?

— Все училка.

— С их зарплаты с голоду не дохнешь? — спросил через Соболева Вешкин.

Она похлопала себя по животу.

— Зато лишний вес сбрасывать не надо. На шейпинг не трачусь.

— На хрена тебе ихний шейпинг? — заявил Мичман. — И без того все при тебе — и титьки и жопа!

Она перехватила совершенно одинаковые откровенные взгляды мужчин и посмотрела в сторону, скрывая усмешку. Второго такого мас-тера на комплименты еще поискать… Круче только Семицвет.

— Мэр квартиру обещал, — сказал Соболев, мотнув головой на род-ственников.

— Было бы сказано, забыть недолго…

— Палыч проследит. Ты-то, правда, как?

— Лучше, чем он, — теперь она мотнула головой на фотографию.

— Я серьезно, Ань…

— Хочешь и надо мной шефство взять? Квартира у меня есть.

— На работе не обижают?

Она хмыкнула.

— В школе-то? Обычные бабские разборки. Гадюшник. Что, морды пойдешь бить?

— Не-а. Приедем пару раз на джипах — даже бабы зауважают…

— У тебя же 'жигуль'!

— У Витька попросим!

Аня посмотрела на соседний стол. Обычное дело. После войны часть подалась в менты, часть — в братки. Витек — огромный, погруз-невший, в хорошем костюме с кучей наград на нем, — кивнул ей и, встав, поволок за собой стол вместе со всей нехитрой поминальной снедью. За ним, ворча и посмеиваясь, потянулись мужчины.

— Здорово, Анют, — придавив двух соседей, Витек смачно чмокнул ее в губы. — Все хорошеешь!

— Это я-то? — не поверила она.

Витек покрутил в воздухе рукой.

— Ну, в смысле… волосы отрастила. И вообще. Все в порядке? Ни-кто не наезжает?

Она посмотрела на него. На Соболя. В мужиках неожиданно про-снулся инстинкт защитников. Наверное, у нее сегодня какой-то очень сиротский вид.

— Нет, Вить, не наезжает.

— Кто обидит…

— Сразу к тебе.

Витек кивнул с чувством выполненного долга.

— Точ-на. Давайте за Женьку, а?

Выпили за Женьку. Вспомнили и снова выпили.

Потом пришел Палыч — майор Андрей Павлович Лачугин. Постоял, разговаривая с родственниками, пошел по залу, то и дело останавли-ваясь то с тем, то с другим.

— Ого-го! — сказал Соболев, уже не понижая свой зычный голос. — Вот и наш майор пожаловал! Андрей Палыч, ну их, к нам, к нам просим!

Они шумно поднялись, Лачугин пожал руки мужчинам. Повернулся к Ане.

— Анна Васильевна…

Хотел пожать руку и ей, но спохватился, приложился губами к за-пястью.

— Как жива-здорова?

— Спасибо, хорошо.

Лачугин оглянулся — от соседнего стола ему уже тащили стул. По-хоже, центром сегодня будут они. Сколько она его знала, майор всегда выглядел подтянуто и элегантно — даже там, в горах…

— Палыч, ты с ними был?

— Нет, у меня командировка через неделю, — сказал Лачугин, как всегда, неспешно и негромко. — Может, будь я с ними…

— Может, и тебя бы тогда сегодня поминали. Выпей, Палыч, легче станет…

Она так и не могла определить, чем — но Лачугин притягивал лю-дей, как солнце — подсолнухи. Вот и сейчас народ подтягивался со все-го зала — поговорить и поглядеть…

Ушли родственники. После их проводов народ заметно оживился. Шепнув Соболеву: 'держи место', она пересекла зал и, миновав куря-щих в холле мужчин, зашла в туалет. Когда мыла руки, вошли женщи-ны. Она узнала голос жены Соболева — Ольги.

— Никак я этого не пойму! — раздраженно говорила та. — Что значит — 'боевая подруга'?

— То и значит, дорогая моя, — значительно отвечала вторая.

— Я ему сколько раз говорила, а он только смеется! Видала? Сего-дня — не успела войти — и уже висит на шее… Это на поминках-то!

— Ты знаешь, по-моему, она просто ненормальная! Ну какая нор-мальная баба пойдет в спецназ или как это там у них называется? Или мужика ищет — тут-то с ее внешностью шансов никаких, а там на безры-бье… А, может, она из этих, ну как их… телом женщина, а…

'Ненормальная', продолжая машинально греть руки под жидень-кой струйкой воды, подняла голову и посмотрела на себя в зеркало.

— Гермафродитка, что ли?

— Нет, и не 'розовая'… Ну эта…

Она, глядя в зеркало, ждала установки очередного своего диагно-за. Волосы, действительно, отросли, и шрама практически не было видно. Глаза с расширившимися зрачками сейчас казались очень большими и очень темными. Нижняя губа прикушена, в правом углу рта морщинка из-за привычки кривовато улыбаться. Она и сейчас усмехну-лась — себе в лицо — аккуратно закрутила кран, неторопливо стряхнув руки, вытерла влажным уже полотенцем и вышла из-за прикрытия ка-бинки. Ольгина собеседница, очень милая дама средних лет, поперх-нулась от неожиданности. Соболева тоже опешила, но тут же приняла вызывающую позу, готовясь к скандалу. Аня прошла мимо — неспешно и спокойно, точно их не было вовсе — но Ольгина подруга неожиданно шарахнулась в сторону, влепившись плечом в косяк. Она подавила же-лание сказать ей 'Ав! в лицо. Вышла, аккуратно закрыв за собой дверь.

Бедный Соболек. Неудивительно, если он скоро тоже начнет от нее шарахаться…

Она завернула за угол — и едва сама не шарахнулась. Ну да, да-вайте сегодня все ко мне, все ко мне!

— Здорово, — сказал Семицвет, или, если угодно, Семицветов Игорь Сергеевич, неспешно вынимая изо рта сигарету.

— Здоровее видали, — со вздохом отозвалась она. Оглядела опус-тевший холл с двумя креслами, диваном и кадкой с какой-то гигантской зеленью. — Дай сигарету.

— Ты же не куришь, — заметил он, доставая пачку.

— Курю — с этой минуты. На легкие перешел?

— А я бросаю…

Она прикурила от его зажигалки — Семицвет смотрел недоверчиво, подозревая подвох — оглянулась и села в кресло. Семицвет постоял, подумав; сел в соседнее. Вытянул и скрестил ноги.

Из туалета вышли женщины; усиленно их не замечая, двинулись в зал. Семицвет посмотрел им вслед, и на губах его зазмеилась такая знакомая и такая ненавистная ей усмешечка.

— Это же соболевская баба? То-то я смотрю, ты с такой перекошен-ной морд… лицом вышла!

— Мордой лица… — пробормотала она, затягиваясь. Семицвет смот-рел на нее сбоку неодобрительно.

— Видел тебя на неделе, — сказал неожиданно. — К остановке подхо-дила с мужиком каким-то…

— И хорошо?

— Что — хорошо?

— Хорошо подходила?

— Ничего. Красиво. И мужик у тебя смазливый.

Мужик, и правда, был ничего, только вовсе не 'у нее'. Но уточнять она не собиралась.

— Не из наших? — небрежно спросил Семицвет. Она поглядела.

— Из каких это — 'ваших'?

— Чего гонишь-то? Я же ясно спросил! — та-ак, надолго его не хвати-ло. Не проходило и нескольких минут после любой их встречи, как на-чинали лететь искры.

— Тебе-то что? — спросила Анна, собираясь встать. Семицвет лени-во протянул руку — пальцы сомкнулись на ее запястье, словно наручник — не слишком тесный, совсем не болезненный, но по прочности — как настоящий. Она так удивилась, что и не попыталась высвободиться. Осталась сидеть, глядя на него с ожиданием.

— Погоди, ну… — увещевающе сказал Семицвет. — Я же не со зла. Я к тому, чтоб ты смотрела, кто там и что… А то, может, морда у него ниче-го, а сам гнида-гнидой…

Все больше удивляясь, она склонила голову набок.

— Правда, тебе-то что, Семицветик?

— Ну как… — он рыскнул по сторонам зеленоватыми узкими глазами. — Ты мне вроде как родная…

Аня дар речи потеряла, а Семицвет продолжал бубнить:

— Если б кто из наших, мы бы тебе про него все мигом узнали: где, как, что… А то какой-то левый…

— А кто из наших-то? — спросила она, кусая губы, чтобы не рассме-яться. — У тебя кто-нибудь на примете есть?

— А что, кроме твоего Соболя уже и мужиков других нет? — огрыз-нулся Семицвет.

— Нет, почему, еще Палыч, но он уже женатый. Может, пройдемся по списку?

— По какому списку? — не понял Семицвет.

— Списку кандидатов, — пояснила она. — Будешь давать им характе-ристику. 'Характер выдержанный, нордический…

Семицвет глянул, как рублем одарил. Пора убираться — от греха подальше. Хорошо, в холл вышел громадный Мичман.

— Опять деретесь? — спросил миролюбиво. — Идите, а то водка кон-чится.

Прочувствовав этот довод, Семицвет разжал пальцы. Она маши-нально потерла запястье.

— Больно, что ли?

— А то нет! — огрызнулась она так же машинально. Держал ее Семи-цвет очень аккуратно.

— Ну, прости, не хотел.

Что-то был сегодня Игорь Семицветов само дружелюбие, и Анна не знала, как себя с ним вести. Не помнила.

А ведь когда-то были они втроем не разлей вода: Соболь, Семи-цвет и она…

Ее стул, конечно, был занят. Соболев увидел ее, вспомнил, огля-нулся и, разведя руками, похлопал себя по коленке. Она живо предста-вила себе выражение лица Ольги — нет уж, я лучше пешком постою!

— Пропустите-пропустите! — Семицвет втискивался в тесное про-странство у стола со стулом над головой. — Освободите место для де-тей и инвалидов!

— И кто из вас дите, а кто инвалид?

— Инвалид я! — объявил Семицвет. — Всегда был слаб на голову! Плесните чуток для профилактики обострения!

С трудом расчистили место. Костя похлопал себя по колену:

— Аньк, садись ко мне на одно полужопие, удобней будет.

— Еще чего! — немедленно окрысился Семицвет. — Размечтался! Ва-ши кони тихо ходють!

В результате пришлось устроиться на коленях у Самоцвета. Она старалась не обращать внимания на руку, обнявшую ее талию — похо-же, он боялся, что она соскочит и убежит. Куда? Тут повернуться-то не-возможно — кругом локти и плечи. Семицвет налил себе, ей, Косте, со-седу слева, которого она не знала.

— Давайте. За Жеку.

Замахнув стакан, сосед повернулся к ней — громадный, и как только такой на броню взлазит…

— Это ты, значит, и есть соболевская Анька?

Она почувствовала, как напряглась рука Семицвета. Допив, акку-ратно поставила стакан и сказала безразлично:

— Анька-то я Анька. Только фамилия у меня другая.

Тот поспешно выставил здоровенную ладонь:

— Без обид! Я ничего такого…

— А раз ничего, — вставил Семицвет, — так за базаром следи! Анька у нас резкая, да и я не мягче.

Сосед с удивлением воззрился на него.

— Зема, да ты че? Я с девушкой знакомлюсь, а не с тобой! Ань, ме-ня Вадим зовут.

Она кивнула.

— Хау ду ю ду?

— И хаю, и дую, — подмигнул ей Вадим. — Ты, правда, что ли, теперь спиногрызов английскому учишь? Возьмешь еще одного?

— Нужен ты ей был… — проворчал Семицвет, и потому она тут же дружелюбно кивнула:

— Позвони, поговорим.

— Щас, я телефончик… — засуетился Вадим, отыскивая салфетку.

— Телефоны кому попало раздаешь, — бурчал ей в шею Семицвет.

— Не кому попало, — невинно возразила она. — НАШИМ.

— Аня, как дела?

Задрав голову, она оглянулась.

— А, Олеж! Ничего. Как рука?

— Видишь? — он сжал-разжал пальцы. — Через две недели на комис-сию. А ты то лекарство достала?

Она хмыкнула, выразительно потерла пальцами.

— Тут и доставать не надо, бабло плати!

— В Москве, говорят, дешевле.

— Так то в Москве…

— Какое лекарство? — спросил над ухом Семицвет. Мысленно чер-тыхнувшись, она дернула плечами.

— Такое.

— Какое лекарство? — повторил он свирепо, встряхнув ее малость.

— Да врач назначил, — неохотно сказала она.

— И что?

— Что — что? Накоплю — куплю.

— Анька, ты дура! — сказал он с яростью. — Я тебя сам убью!

— Вот спасибо, отмучаюсь…

— На, — он завозился, достал и шлепнул перед ней на стол записную книжку. — Пиши название и сколько надо.

Почти прижавшись щекой к ее щеке (что ее очень отвлекало), Се-мицвет смотрел, как она выводит буквы.

— Поди, даже Соболю не сказала? — спросил мрачно.

— А чего ему говорить, у него своих хлопот полон рот.

— Ну ладно, мне, что ли, не могла позвонить?

Аня едва не рассмеялась. Семицвет иногда звонил ей, и тогда те-лефон начинал дымиться — каждый разговор их напоминал спарринг: удар — ответ, удар — ответ. Не раз и не два она бросала трубку, не зная, плакать или смеяться, и зачем он звонил ей вообще… Жаловаться Се-мицвету? Нет уж, увольте!

Дописав, она машинально пролистнула книжку и сразу же наткну-лась на свою фамилию. Телефон. Адрес.

Изумленно обернулась:

— У тебя и адрес есть?

— И 'мыло' твое, — буркнул он, выхватывая книжку.

— И чего не приходил?

— А ты звала? — окрысился он.

Что-то не замечала она раньше за Семицветом такой церемонно-сти…

— Ладно. В следующую командировку мы через Москву. Найду.

— Ну… спасибо, — неловко сказала она.

— Не булькает! — отозвался он. — А Соболю я загривок взгрею.

— За что это?

— Знает же, что ты упертая! Сдохнешь — не попросишь! В следую-щий раз буду сам узнавать…

— Заткнись, а? — пробормотала она. — Выпей вот.

Семицвет выпил. Сколько она помнила, пил он много, но почему-то почти не пьянел.

— Когда летите?

— Через месяц. Может, кому привет передать?

— Ага. Горячий и пламенный.

— Что горячий — это точно, — ощерился Семицвет. — Не боись, пере-дадим. За Жеку. За тебя.

— Эй-эй-эй, — она подтолкнула его локтем. — Я-то живая, если ты еще не заметил.

— Это ты сейчас… — покрутив, он поставил пустой стакан на стол, — живая. А когда мы с Соболем тащили тебя от той 'зеленки'…

Она смотрела на свои руки. Боль. Страх. Бессилие. Мозг, зады-хающийся в предавшем его теле…

— Я живая, — повторила она, словно убеждая в этом его. И себя. — Тебя тогда тоже ранило. Я не знала.

— Да какое там — ранило! — он махнул рукой. — Зацепило. Раны и морщины украшают труп мужчины!

Юмор у Семицвета всегда был на уровне: 'Маленький мальчик нашел пулемет — больше в деревне никто не живет'.

— Мы всей палатой ваши передачки слопать не могли — тащили на целую роту, — вспомнила она.

— Ты бы тогда себя видела! Бинты, нос и глаза… поневоле весь ма-газин скупишь. А сейчас, — он двинул ногами, словно взвешивая, — ниче-го, справная…

Она засмеялась.

— Это ты как определил? На взгляд или на ощупь?

Семицвет осторожно притянул ее поближе.

— Да я бы с удовольствием пощупал, так ты же мне все руки повы-дергиваешь!

— Так ты и испугался!

Он громко выдохнул ей прямо в ухо.

— Аньк, я ж боюсь тебя до смерти!

Она засмеялась — Семицвет взглянул близко и как-то обиженно — и она вдруг почувствовала себя неловко. Похлопала его по руке.

— Да ладно, Семицветик! Не бойся, не трону я тебя!

— А ты тронь. Сопротивляться не буду.

— Прямо так лапки задерешь и сдашься?

— Тебе — прямо щас.

Как-то слишком серьезно он это говорит. Аня поморгала. Начинала кружиться голова. И не потому, что она выпила. Это…

— Пусти-ка меня!

— Эй, ты куда? Ань, ты чего?

Поспешно перебирая руками по плечам, рукам, головам, наступая на ноги и перебираясь через колени — мужчины смеялись и ругались и отодвигались — она выбралась из плотного ряда сидящих у стола. Спо-тыкаясь на ровном месте, торопливо шла к выходу: он качался, делал-ся то дальше, то ближе, то вообще растягивался в стороны. Звон в ушах нарастал. Не хватало еще грохнуться у всех на глазах. Опозо-риться перед Соболем, Палычем. Семицветом…

Она таки добралась до туалета. Цепляясь за расшатанную ракови-ну, плескала в лицо холодную воду. Повернулась к распахнувшейся двери, уже почти ничего не видя — в глазах стремительно темнело.

— Аньк, да ты чего… — сказал Семицвет сквозь звон. И еще она ус-лышала его 'оп-ля! , когда он подхватил ее почти у самого пола.

— Вот так, — сказал он.

— Отпусти меня, — вяло сказала Аня. — Все нормально.

— Вижу, как нормально.

Семицвет опять мягко привалил ее за плечи на диван. Потер ее холодные руки, пристально вглядываясь в лицо. Он казался потрясен-ным.

— Ты чего это… падаешь? Пойду Серого притащу, если не нажрался еще до зеленых соплей.

— Да не надо…

— Заткнись, а? Лежи так! Лежи! Я быстро. Олька, смотри, чтоб она не вставала!

Только сейчас Аня заметила стоявшую неподалеку Ольгу. Семи-цвет унесся, и Аня мимолетно посочувствовала фельдшеру Сереге: сейчас его поймают, повяжут, доставят…

— Ты не беременна?

— Чего?

— Я когда Гошкой ходила, то и дело в обморок падала. Еще и живо-та не было.

Она завозилась и села на диване. Провела ладонью по мокрому лицу. Пробормотала:

— Было б от кого еще…

Ольга постояла, глядя по сторонам и сжимая в руке стакан.

— А от моего? — спросила глухо.

Она замерла на секунду-другую, потом опустила голову между ног — голова продолжала кружиться, пол — плыть.

— А твой здесь при чем?

— Ты скажи, есть между вами что? Или нет, а? Я ж так больше не могу! Я же что-нибудь…

Она поглядела исподлобья. Ольга стиснула стакан так, что за бед-ную посудину было страшновато — хорошо, столовский, крепкий. Аня трудно вздохнула и выдохнула:

— Ду-ура! Он же тебя любит!

Снова наклонила голову. В ушах звенело, как будто ей отвесили хорошую оплеуху. Диван тяжело просел — Ольга плюхнулась рядом.

— Что — совсем-совсем ничего?

— Совсем-совсем, — сказала она сквозь зубы себе в колени.

— И правда! — схватилась Ольга. — Ты же девка свободная. Вон какая боевая, на фига тебе женатый, с довесками! Вон гляди, Игорь Семи-цвет об тебя все глаза обмозолил! Да и Валерик Громов холостой…

На радостях она готова была сосватать Ане весь белый свет.

— Угу, — буркнула невеста на выданье, — а еще Андрюха развелся… Оль, да успокойся ты! Ничего нет, и ничего не будет! Ясно?

— Нет, ну правда? — никак не успокаивалась Ольга. В голосе — облег-чение пополам со страхом. Аня откинулась на спинку дивана, закрыла глаза. Не хотелось смотреть на Ольгу, да и на весь белый свет — тоже. Боль усиливалась.

— Правда-правда, — сказали рядом. — Уймись ты, наконец, з-зараза! Принеси лучше минералки.

— Ага, я сейчас, Игорек, Аня!

Диван вздохнул освобожденно и тут же снова осел.

— Серый уже под столом. Ты как?

— И давно ты здесь? — спросила она, не открывая глаз.

— С начала допроса.

— Мог бы и спасти.

Смешок.

— Зачем? Мне и самому интересно!

Аня сказала кое-что. Семицвет рассмеялся. Подвигался, устраива-ясь поудобнее, твердое бедро коснулось ее ноги.

— И часто ты в обмороки плюхаешься?

— Первый раз.

— Угу…

Аня помолчала и добавила:

— В этом году.

— А в прошлом?

— Чаще. Выпила, наверное…

— И курила.

— Да иди ты… — беззлобно сказала она. Открыла глаза. Семицвет сидел, в точности повторяя ее позу — руки на животе, ноги вытянуты, голова на подголовнике. Смотрел искоса.

— Ну что смотришь? Не пройду я комиссию, да.

— А как ты на своих курсах тогда самооборону преподаешь?

— А ты откуда знаешь?

Она видела, что вопрос ему не понравился. Семицвет потер ухо.

— Да знаю…

— На курсах я в обморок не падаю, — сказала она. Подумала и доба-вила, — и вообще не падаю. Голова закружилась, понял?

— Понял, не дурак… Дурак бы не понял.

— И вообще, чего это ты тут сидишь? Там водка кончается.

— Кончится — еще купим, — сказал Семицвет просто. — Вон Витек во-обще к себе уже зазывает. Обещает царские хоромы и питие рекой.

— А баб?

— А баб — нет, — с сожалением сказал Семицвет. — Повод не тот.

— Будто тебе когда повод нужен был…

Он вдруг обиделся.

— Аньк, ты чего! Я ж тебя никогда не окучивал!

— Ни разочка! — подтвердила она. — Как получил плюху — с тех пор ни разу.

— Так это когда было! — он потер ухо. — Я уже и забыл…

— Напомнить? — готовно предложила она, Семицвет поспешно вски-нул ладони.

— Видишь мои руки? Во-от они где!

— Вот минералочка! — пропела вернувшаяся Ольга. — Аня, ты как?

— Тебя только за смертью посылать! — буркнул Семицвет.

— Ну что, Ань, получше?

Она отвела взгляд. Ольга заглядывала ей в глаза и только что хво-стом не виляла.

— Давай-давай, топай отсюда! — скомандовал Семицвет. — Там Со-болек без присмотра остался!

— Грубый ты, Семицвет, — вздохнула Аня, когда Ольга послушно 'утопала'.

— Ну. Пить будешь?

— Давай.

Семицвет набулькал в стакан. Аня пила глоточками. Пить не хоте-лось, голова кружилась, но болела уже меньше. Рисковать вставать она пока не хотела. Да и вообще ничего не хотела — просто сидеть здесь… хоть бы и с Семицветом. Тот сделал большой громкий глоток из пластиковой бутылки. Покосился. Увидел, как губы Ани дрогнули в улыбке, и мгновенно широко ухмыльнулся в ответ.

— Ты это… давай больше без обмороков, — предупредил. — У меня нервы, знаешь, какие слабые!

— Все, завязала!

— Может, тебя домой доставить?

Аня вздохнула.

— Посижу еще. Тебе что, не терпится от меня отделаться?

— Так я это… в порядке шефской помощи.

Он осторожно положил холодную руку на ее лоб.

— Башка раскалывается, наверное, да?

Аня хотела привычно огрызнуться-отшутиться, но встретила его сочувственный взгляд и не нашла, что и как ответить. Слабо боднула лбом его ладонь.

— Бывало и хуже.

В его хищном лице что-то дрогнуло. Семицвет предупредил быст-ро:

— Ты только спокойно, ладно?

Сгреб ее руки за запястья одной рукой. Пока Аня недоуменно та-ращилась, наклонился и поймал губами ее рот. Целовал жадно, силь-но, даже больно — словно после долгой разлуки, словно изголодался, давно представляя, как все это будет. Аня могла только хватануть воз-духа, когда он, наконец, чуток отодвинулся. Семицвет тоже дышал тя-жело, глядел близко 'плывущими' глазами.

— Руки… — пробормотала она.

— Что?

Она пошевелила пальцами онемевших рук.

— Руки пусти… идиот.

Он поглядел вниз. Пробормотал:

— Только не убивай меня сразу, хорошо?

Разжал пальцы. Аня уже привычно терла запястья.

— Дурак. Синяки же будут.

— Ну, извини.

— Ты чего… вдруг?

— Не вдруг.

— Не вдруг?

— Не вдруг, — упрямо повторил Семицвет.

— Слушай, Цветик-Семицветик, — она пыталась говорить с привыч-ной насмешкой. Не получалось. Губы горели. — Мы с тобой уже сколько друг друга знаем?

— Ну?

— Что сегодня-то приключилось?

— Я думал, ты на Соболя запала… — Он вдруг окрысился. — А ты, ти-па, не видела, что я вокруг тебя круги наматываю?

Ей вдруг стало смешно.

— А я-то думаю, что это вокруг меня такое мелькает? Аж в глазах рябит!

— Аньк… — сказал он тяжело. — Анька, я ж тебя… да я за тебя…

Она взглянула, испугалась и спешно закрыла ему рот рукой. Семи-цвет прижал и поцеловал ладонь. Несмело провел рукой по ее голове.

— Отросли… — сказал невнятно, все еще ей в руку. — Хорошо.

Жесткие пальцы сжались, крепче обнимая ее шею. По позвоночни-ку словно прошел нервный ток.

— Хватит болтать! — строго сказала она и взяла Семицвета за уши. — Хватит!

— Ага! — моментом согласился он.

— …Ого!

Придавивший ее Семицвет не сразу, но отодвинулся и, моргая, она увидела вывалившую из столовой толпу.

— Ого-го-го! — одобрительно гаркнул Коля Мичман. — Договорились наконец-то!

Аня села прямее, высвобождаясь из рук нехотя отпустившего Се-мицвета. Глянула исподлобья. Соболев смотрел на них, прикусив губу. Неожиданно кивнул и показал большой палец.

— Мы по домам! — сообщил Витек, ухмыляясь. — Анют, подбросить?

— Ты же в драбадан… — пробормотала она, неловко поднимаясь. Свирепо глянула на поддержавшего Семицвета — тот и не подумал от-пустить ее локоть.

— Обижа-аешь! — загрохотал Витек. — До 'драбадана' мне еще как до Луны пешком! Да у меня и водила за рулем!

— Без тебя доберемся, — сказал Семицвет. Аня покосилась. Он на нее не смотрел. На лице его горел темный румянец — наверное, такой же, как у нее самой.

— Ну… тут дела семейные! — сказал кто-то ясным голосом. Мужчины, закуривая, посмеиваясь, и с любопытством поглядывая, шли к выходу. Кое-кого вели под руки — водки на поминках был явный перебор. Аня смотрела им вслед, потому что не хотела смотреть на остановившего-ся рядом Соболева.

— Пока, Аня, — сказал он, и пришлось все-таки посмотреть. Соболев жал руку Семицвета. За мужнин локоть крепко держалась Ольга. Гля-дела с жадной радостью.

— До свиданья, Ань!

— До свиданья, — кивнула она. Соболев неожиданно наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Пока.

— Пока…

— Игорек, ты заходи к нам! — сказала Ольга. — И ты, Ань.

Она от неожиданности моргнула и машинально кивнула. Ага. Жди-те. Пироги пеките…

Оба одновременно оглянулись на опустевшие двери столовой. По-глядели друг на друга. Аня шевельнула локтем, опять пытаясь стряхнуть крепкую руку Семицвета.

— Может, уже отпустишь меня?

— Нет, — с непривычной серьезностью сказал он. — Не отпущу. Нику-да я тебя уже не отпущу, Анька.

Ей вдруг стало смешно.

— А плащ можно надеть?

— О! — сказал он, удивившись. — Забыл! Щас!

Анна вышла на крыльцо — народ расходиться и разъезжаться не спешил. Переговаривался. Курил. Она подняла голову. В лицо летел ночной дождь. Говорят, в день, когда хоронят хорошего человека, все-гда идет дождь…

— Вот, — сказал Семицвет. Практики в подавании женщинам плащей было у него явно маловато. Аня терпеливо справлялась с ускользающими рукавами. Семицвет, натягивая куртку, заглянул ей в лицо и спросил озабоченно:

— Ты чего? Плачешь, что ли?

— Дождь… — ответила она.