"Александр Проханов. Синицын (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

дороги.
Вместе с замполитом роты в крохотном закутке, превращенном в душевую,
плескались, фыркали, терлись друг о друга блестящими телами, смывая смрад,
ядовитый пот.
Во время вечерней поверки, когда солдаты в сумерках высыпали на
крохотный, заслоненный от обстрелов пятачок, Мокеев хотел пойти проведать
Синицына, сказать ему несколько слов ободрения. Но усталость была столь
велика, омытое, облаченное в чистую рубаху тело так удобно и вольно лежало
на дощатой кровати, что он не нашел в себе воли подняться. Так и уснул,
слыша солдатские голоса, металлические звяки и шорохи.
Во сне его посетило состояние давнишнее, детское, возможное лишь в
былой, исчезнувшей жизни, забытое, замурованное в тяжелых пластах прожитых
лет. Лишь во сне оно смогло просочиться сквозь утомленную память, выпорхнуть
на поверхность. Будто он, ребенок, стоит во дворе дома перед зимним, в
сугробах и льдинах, фонтаном. Смотрит на падающие сухие снежинки. Этот серый
холодный день, последний, предновогодний, исполнен страстного ожидания,
таинственного сладостного предчувствия, которое потом, уже вечером, уже в
тепле уютного многолюдного дома, превратится в елку, в серебристую повитель,
в мерцание стекляжых шаров, в дутого золоченого петуха, рядом с которым
тонко и чудно горит свеча. Всего этого еще нет. Нет любимых смеющихся лиц,
нет подарков, нет стеклянной банки с быстрыми полосатыми рыбками, нет
пластмассового конструктора с пупырчатыми разноцветными палочками, нет
барабана на алой тесемке. Всего этого нет. А есть снег в фонтане, сухие из
серого неба снежинки и страстное детское предчувствие близкого счастья.
Это сновидение присутствовало в нем вместе с чутким, сквозь сон,
вслушиванием в звонки телефона, к которому подходил замполит, в далекие
одинокие выстрелы. Оно было соединено с ожиданием трескучей очереди, ударов
в било, после которых начнут шипеть и лопаться бенгальские вспышки падающих
"эрэсов" и зыбкая темнота будет иссечена белым пунктиром и красными летящими
гроздьями. Среди яви и сна, среди детской грезы и военной тревоги мелькнула
мысль о Синицыне, его растерянное лицо с крохотной темной родинкой.
Утром во время завтрака, когда ели с замполитом плохо разогретую кашу с
тушенкой, запивали приторно-сладким, пресно пахнущим чаем, замполит сказал:
- Куда-то Синицын пропал! Не был на поверке нивчера, ни сегодня.
Дохлый, забьется куда-нибудь как мышь и спит!
Мокеев испытал мгновенную тревогу. Вчера перед сном не пошел, не
проведал Синицына.
Не доев, не допив, отложил кашу и чай, выбрался из блиндажа в
рыже-красное, еще не накаленное солнцем пространство, где колючим до
горизонта ворохом тянулась "зеленка", а разрушенные кишлаки в косых лучах
солнца напоминали лунный пейзаж.
Он нашел сержанта Лобанова, устанавливающего пулемет "бэтээра",
аккуратно, бережно подносившего масляный ствол.
- Да не трогал я его, товарищ капитан!-раздраженно говорил сержант.- Не
хочу о говно мараться! Мне двенедели дослужить, и чтоб я из-за этого чьмо
под трибунал пошел! Да пусть с ним другие пачкаются, только не я!.. Говорил
взводному - таких, как он, лучше сразу к "бэтээру" привязать и пустить на
духов, пусть его сразу пристрелят, чем он нас всех подставит потом!..
Ненавижу!
- Может, ты его вчера вечером прижал?-допытывался Мокеев.- Может, ты