"Константин Прохоров. Божие и кесарево" - читать интересную книгу автора

- Мудрый же Соломон словно для нас, баптистов, написал: "Сновидения бывают
при множестве забот... во множестве сновидений, как и во множестве слов, -
много суеты..."
"Интересно, почему у нас никогда не вспоминают о вещих снах Иосифа,
пострадавшего от единокровных братьев, или о ночном видении апостолу Павлу
мужа-македонянина? - ни с кем не споря, в глубине сердца размышляла Маша. -
Стало быть, случаются сны и от Господа..." Степан Кузьмич происходил из того
рода служителей, для кого традиция была превыше всего. "До нас положено,
лежи оно так вовеки веков!" - эти сильные, но, увы, односторонние слова
протопопа Аввакума вполне могли бы выразить принципиальную позицию Машиного
пастыря. Однажды, во время "испытания" перед крещением, Степан Кузьмич задал
одному пожилому человеку свой излюбленный вопрос: "Что вы почувствовали в
день вашего покаяния?" Старик сначала не расслышал вопрос, ему повторили,
он, напряженно подумав, развел руками и простодушно и честно ответил: "Не
знаю, ничего не почувствовал..." Степан Кузьмич нахмурился, крестить
человека, неправильно отвечающего на такой вопрос он был не
намерен.
"Подумайте еще немного..." - не предвещающим ничего доброго голосом дал он
последний шанс пенсионеру. "Радость! Счастье! Как на крыльях домой летел!" -
начали подсказывать старику со всех сторон сестры. У них все правильные
ответы уже давно были записаны в тетрадках... "Как на крыльях... домой
летел", - неуверенно повторил за общим хором голосов старик. Степан Кузьмич
смягчился, подобие улыбки появилось на его суровом лице: "Вот это другое
дело, именно так рожденная свыше душа и должна отвечать!"
К счастью, был еще в их общине и другой служитель, диакон Николай
Харитонович, которому только и могла доверить свое сердце Маша. В советские
времена Николай Харитонович служил морским офицером, многое повидал в жизни
и потому, возможно, был более терпимым к неизбежному разнообразию
христианского опыта и человеческих характеров.
- Что, Машенька, у тебя на сердце сегодня? - с отеческой улыбкой
спросил он, когда, после очередного вечернего богослужения, Симонова
дождалась его у дверей церкви. Все члены общины уже разошлись по домам, один
лишь сторож, с неразлучной метлой в руках, важно прохаживался по двору.
Присели на последнюю скамью в зале, прямо под строгой надписью "Иди и
впредь не греши!" на выкрашенной голубой краской стене.
- Вот скажите, Николай Харитонович, - Машино лицо отобразило глубокое
волнение, глаза заблестели, - можем ли мы, люди, в чем-то ограничить Бога
или за Него решать, как Ему следует поступать, что делать?
- Конечно, не можем! - ответил диакон, внимательно глядя на девушку. -
Господь - Создатель всей вселенной, Горшечник, в руках Которого мы только
глина, и Он лепит из нас то, что пожелает...
- Слава Богу, что вы это подтвердили! - с горячностью воскликнула Маша.
- А если это так, то может ли Господь порою и протестантам открываться не
"по-нашему", то есть не только через Писание, а, скажем, даже и во сне, в
видении? Он же Бог!
- Почему ты об этом спросила? - настороженно осведомился Николай
Харитонович. - Нечто подобное случилось с тобой?
- Да! - закивала головой Маша, и слезы хлынули из ее глаз.
- Что же тебя смущает? - диакон положил руку на плечо девушки,
успокаивая ее. - Ты боишься ошибиться, от Господа ли твое видение? Боишься