"Виктор Пронин. Банда 7 ("Банда" #07) " - читать интересную книгу автора

самоотверженности.
Это нисколько не относится к Пафнутьеву, да и не о нем речь.
Речь о нас с вами, дорогие, о нас, любимых.


* * *

Утро было ветреное, на мелких лужах играла рябь, низкие тяжелые тучи
цепляли верхушки деревьев, но все равно на душе у Пафнутьева было если и не
радостно, то по-молодому взволнованно. Мелкие недостатки весны, тот же
ветер, лужи, тучи выглядели даже ее достоинствами. Пафнутьев шел, привычно
подняв воротник пальто, надвинув кепку на глаза, сунув руки в карманы.
Именно таким он себя помнил, когда лет двадцать назад был молод и влюблен.
Причем речь вовсе не идет о какой-то юной особе, вовсе нет, просто
влюбленность была обычным состоянием души. Можно даже сказать, что он был
влюблен во всех прекрасных особ, знакомых, незнакомых, черных, белых,
желтых, перед ним простирался мир, простиралась бесконечная жизнь, и в нее
он тоже был влюблен.
С тех пор многое изменилось.
Пафнутьев уже забыл, когда шептал срамные слова на ушко красавице прямо
в трамвае. Тягостные впечатления, которые он ежедневно получал по долгу
службы, поумерили его пыл, остудили желания и вместо радостно повизгивающей
беззаботности пришла печальная сосредоточенность. Не унылая, нет, не
безрадостная, просто печальная. Но вот потянуло весной, и что-то там, в
глубинах пафнутьевской души дрогнуло, словно маленький росток очнулся и
несмело потянулся к солнцу, которое еще пряталось за тучами, к теплу,
которое еще не наступило, да и наступит ли...
Вечерний визит Худолея будто разбудил Пафнутьева от зимней спячки.
Жизнь, оказывается, продолжается, люди по-прежнему сходят с ума, у них едет
крыша, когда их бросают любимые девушки, и ничто не может остановить их
безумства.
Пишу об этом убежденно и уверенно, поскольку знаю - так бывает.
Не по рассказам знаю, не по пьяным исповедям.
Войдя в свой кабинет, Пафнутьев повесил пальто на стоячую вешалку,
сразу на несколько крючков набросил, чтобы просохло оно, чтобы в
расправленном виде избавилось от холодной весенней сырости. Усевшись за
стол, Пафнутьев с силой потер ладонями лицо, будто снимая с него остатки
сна, снимая сонное выражение, которое здесь было совершенно неуместным.
- Разрешите, гражданин начальник? - в дверь заглянул Худолей.
- Заходи.
- Павел Николаевич! Ты напрасно на меня бочку катишь, зуб имеешь и
мысли нехорошие в мою сторону допускаешь, - начал Худолей быстро, напористо,
подчеркнуто деловито. - Снимки, которые я сделал на месте происшествия, не
так уж и плохи, не так уж, Паша. Резкость в порядке, контрастность выше
средней, труп во всех своих горестных подробностях. Вот посмотри, - Худолей
протянул Пафнутьеву пакет со снимками.
Пафнутьев взял плотный конверт, не открывая, повертел его в руке и
положил на край стола.
- Садись, - сказал он, указав на стул.
- Если ты считаешь, что эти снимки...