"Виктор Пронин. Испытание" - читать интересную книгу автора

учеников, не зная взаимоотношений в классе, не зная всей подоплеки
нарушения, но Геннадия Зиновьевича это обстоятельство нисколько не смущало,
и подобными спецпоручениями он занимался, как уже говорилось, в охотку.
Так было и на этот раз. Хотя и Надю и Володю он видел впервые, тем не
менее быстро установил, что виноват все-таки Володя. Он не выполнил своих
обязанностей, обидел девушку, а это недопустимо в любом случае. Володе было
предложено извиниться, что он и сделал перед всем классом. Надя его
простила. Конечно, вполне возможно, что в глубине души у нее осталась обида,
но она проявила великодушие и в присутствии одноклассников сказала, что
прощает обидчика.
Казалось бы, ситуация исчерпана. Но Геннадий Зиновьевич решил, что кашу
маслом не испортишь. Он велел Володе Высевко привести в школу родителей.
Володя сказал "ладно". Но родителей на беседу с Энгельсоном не пригласил. И
вообще ничего не сказал им о неприятности в школе. Отношения в семье были
далеко не идеальными, и раздражать родителей своими школьными неурядицами
ему попросту не хотелось. Трудно утверждать наверняка, но, возможно, он был
прав. Володя, как и прежде, ходил на занятия, получал отметки, встречался с
друзьями. Если что и изменилось в его поведении, так это то, что он стал
старательно избегать Геннадия Зиновьевича - тот не забывал при встрече
напоминать ему о том, что родителей в школу все-таки придется привести.
Причем напоминал все более жестко и настойчиво. Начинала постепенно
складываться странная ситуация - для обоих, для Высевко и Энгельсона, вопрос
"придут ли родители?" приобретал особый характер. Ученик говорил, что
родителей приводить уже вроде бы и ни к чему, а учитель настаивал - они
должны прийти хотя бы потому, что этого требует он.
Конечно, глядя строгим взором с чисто педагогических позиций, здесь
можно усмотреть дерзость ученика, его неповиновение и даже пренебрежение
словами учителя. Но если взглянуть на эту ситуацию с тех же педагогических
позиций не столь строгим взором, то можно понять и Володю. Ведь, в конце
концов, Энгельсон не был его учителем, он был "чужаком", который никогда
ничего в их классе не преподавал, которого он совершенно не знал. И его
чисто внутреннее, психологическое неприятие настойчивости "чужака", или,
скажем, его упрямства, даже навязчивости, можно считать вполне естественным.
Мы должны согласиться с тем, что в самом этом требовании - "Родителей в
школу!" - какие-то педагогические, воспитательные мотивы обнаружить трудно.
Было стремление создать психологическое давление, вызвать состояние
угнетенности, подавленности. Надо ли говорить, что прием этот как таковой не
имеет ничего общего с настоящим воспитанием. "Без постоянного духовного
общения учителя и ребенка, без взаимного проникновения в мир мыслей, чувств,
переживаний друг друга немыслима эмоциональная культура как плоть и кровь
культуры педагогической... Эмоциональные отношения немыслимы, если учитель
встречается с учениками только на уроке, и дети чувствуют на себе влияние
педагога только в классе". Эти слова В. А. Сухомлинского как нельзя лучше
комментируют создавшуюся ситуацию.
Однако продолжим наш рассказ. Прошла неделя.
И наступил день, которым потом будут датированы первые документы,
составляющие объемистый том уголовного дела, документы, позволяющие
буквально по минутам воспроизвести всю картину происшествия.
Закончились спортивные занятия у учащихся десятого класса "Д".
Учительница физвоспитания Нина Николаевна Гончарик делала последние записи в