"Петр Проскурин. В старых ракитах (повесть)" - читать интересную книгу автора

накрытом старенькой, с прорезанной в одном месте клеенкой, нехитрый ужин.
Василий поставил на стол, среди огурцов, капусты и моченых яблок, две
бутылки водки и несколько граненых стаканчиков, хранившихся у матери в
настенном шкафчике. Старухи еще возились в комнате над покойной, и Василий
со Степаном молчаливо выпили и поели горячей картошки с соленым1Ргрибами и
огурцами, от тепла начинал проходить нежилой, застоявшийся дух, а в
небольшое окно над столом безглазо пялилась сгустившаяся до мрака синь,
перешедшая скоро в звонкую темень. Ветер усиливался, начинал жить и на
чердаке, где все чаще и беспорядочнее погромыхивало железо, и в самих
стенах дома, после каждого особенно сильного удара густого и теплого
весеннего ветра в них слышалось какое-то слабое потрескивание, шуршание, и
Василий, сидя за столом, устало привалившись спиной к стене, чувствовал
этот безжалостный и размашистый ветер.
Василию не хотелось разговаривать, и он налил по второй, но в это время
двери в горницу распахнулись и бабка Пелагея широким жестом пригласила их
войти. Василий и Степан торопливо опустили обратно на стол уже зажатые в
ладонях стаканчики, Василий, как и положено, вошел в горницу первый, за
ним Степан, и оба остановились шагах в двух от покойницы, теперь как-то
неуловимо переменившейся, как бы ставшей еще более успокоенной и
посветлевшей лицом. В руках у нее, сложенных на груди, теплилась тоненькая
свечка, на лоб был наложен венок с молитвой, крохотный язычок пламени жил
над старенькой лампадкой в углу перед одинокой иконой Ивана-воина - из
рассказов матери Василий знал, что этой иконой его мать и отца
благословили в день свадьбы, и поэтому мать всю жизнь ею очень дорожила, и
еще пуще уже после войны, когда пришла похоронная на отца. Все фотографии
на стенах и зеркало в дверце шкафа были завешены чем-то темным, а
изголовье гроба окаймляли несколько еловых ветвей. Пристроившись в ногах у
покойной, одна из старух, в очках с невероятно толстыми стеклами, ни на
что больше не обращая внимания, нараспев читала затертый псалтырь, Василий
этой старухи не знал, но ему объяснили, что это святая монашенка Андриана,
остановившаяся на постоянное житье в Вырубках еще в позапрошлом году,
проживавшая вместе с бабкой Анисихой и из-за отсутствия попа ездившая
читать на похороны по всем окрестным селам. Василий и Степан робко
постояли, послушали и вернулись на кухню. К ним присоединились
освободившиеся от хлопот старухи во главе с бабкой Пелагеей, явно всем
коноводившей, все пятеро расселись вокруг стола на двух скамьях и с
удовольствием выпили понемногу водки, помяли беззубыми деснами картошки с
огурцами, Василий привез для поминок несколько банок селедки и раскрыл
одну из них. Старухи оживились и обрадовались, и бабка Пелагея тотчас
нарезала пряно пахнувшую селедку большими кусками и поставила на стол.
- У нас такого добра и днем с огнем не откопаешь, - сказала она. - Ни в
нашей лавке, ни в районе, грят, перевелась эта рыбка в море. Ох, господи,
в какие разы душеньку посолнить... Ну, бабы...
Старухи еще глотнули из своих стаканчиков и долго с удовольствием ели
селедку с хлебом и картошкой, выражая свое удовольствие, покачивали
головами, причмокивали, и даже их обесцвеченные временем глаза
поблескивали в ярком свете одиночной пыльной лампочки под потолком.
Василий знал их всех, знал и многие истории, связанные с их прошлой и
теперь, казалось, никогда не существовавшей жизнью, - частью тяжелые,
частью смешные или грустные.