"Петр Проскурин. Имя твое ("Любовь земная" #2)" - читать интересную книгу автора

от тела Аленки коснулась его, и он тут же захлопал хвостом и мгновенно
куда-то исчез; Аленка напрасно искала его, обшаривая дно глазами. "Интересно
было бы пожить, как этот рак, - подумала Аленка, становясь на дно отмели. -
Совершенно никого кругом... и сам куда-то исчез... пугливый какой..."
Подождав, чтобы вода успокоилась, она опять стала присматриваться и
увидела широко разметавшийся куст водорослей с длинными узкими листьями, в
нем сновали мелкие серебристые рыбки; их движение было похоже па затейливый
танец. Каждая из рыбок несколько мгновений стояла на месте, едва трепеща
хвостиком, затем стремительно бросалась вперед на десяток-другой сантиметров
и опять застывала. Рыбок много, и передвигались они неожиданными скачками в
самые разные стороны, не покидая, однако, пределов просторного куста
водорослей, и у Аленки возникло ощущение непрерывного, радостного, ликующего
движения. Стараясь не шевелиться, она следила за ритмическим танцем
маленьких рыбок, никак не хотевших отдаляться от своего куста. "Ну, еще
немного тут побуду и поплыву к берегу", - решила Аленка, и оттого, что перед
ней была все та же знакомая картина, все тот же бесхитростный танец, она
засмеялась от удовольствия. И как раз в это время черная тень стремительно
метнулась к самой сердцевине танца, между стеблей водорослей. В последнюю
секунду Аленка разобрала, что это жук-плавунец, схвативший одну из маленьких
рыбок и хищно вцепившийся ей в хребет чуть пониже головы. "Ах ты, проклятый
живодер", - возмутилась Аленка; пытаясь помешать, она ринулась вниз, и
тотчас все изменилось: стройный порядок рассыпался, рыбки исчезли, и жук
исчез. Аленка вынырнула, быстро подплыла к берегу, выбрала место и долго
грелась, подставляя солнцу то грудь, то спину; затем, подстелив платье,
легла на него в траву, успевшую обсохнуть. Остывшее тело жадно впитывало
солнечный свет и тепло, и Аленка блаженно щурилась; вскоре и водяной хищник
забылся, и связанное с ним неприятное чувство. Что-то мешавшее и томившее ее
все последние дни сменилось блаженным забытьём, и она задремала все в том же
ощущении, что все ее тело, нагреваясь, наполняется покоем и солнцем.

Солнце стояло уже высоко, и Аленка поняла, что проспала несколько
часов. В лесу поднялся слабый ветер; чуткие вершины берез были как бы слегка
завернуты в одну сторону, лес тихо и дружно гудел. Аленке не хотелось
вставать, она лишь лениво отодвинулась в тень. То, что с нею было на заре,
на восходе солнца, развеялось; лишь в коже оставалась, сохранялась память о
жгущей, прохладно скатывающейся по телу росе, и снова прихлынули
расплывчатые, бесформенные видения каких-то ускользающих воспоминаний.
Помнится, бабушка Авдотья, покойница, говорила, что у любого древа есть
глаза, и уши, и сердце, потому что оно тоже живое, и видит, и слышит, и
душой в самую середину матушки-земли вплетено. "Вот оттуда все, от землицы,
идет, - снова в ушах Аленки зазвучал мягкий, быстрый старушечий говорок, и
сердце, как в детстве, во вьюжную зимнюю ночь на печи, сладко сжималось и
ныло, - А еще в любом древе, в любом кустике, и травке своя совесть есть, -
учила внучку бабушка Авдотья. - Доброго человека от злого тотчас любой
листок отличит - от злого отмахнется, а к доброму прильнет". И тут же в
подтверждение своих слов бабушка рассказывала, как бежал от людского суда
некрещеный злодей, в какую бы чащобу ни забивался, нигде не мог найти себе
пристанища, потому что и дни, и ночи на его пути начинали кружиться и
кричать птицы, и на земле каждый его шаг сторожили звери, и там, где он
проходил, листья и ветки отмахивались от него, а реки, ручьи и озера, как