"Вадим Проскурин. Правда в глазах смотрящего" - читать интересную книгу автора

он даже не замедлил скорость, и машина начала прыгать. А потом все
происходило очень быстро, но очень отчетливо, как в замедленной съемке.
Громкий стук. Маленькое тринадцатидюймовое колесо, отдельно катящееся
прямо посередине правой полосы. Сноп искр из-под переднего правого крыла
"шестерки". Почти не снижая скорости, она разворачивается поперек дороги и
бросается под мою "Газель", как двадцать восемь героев-панфиловцев под
фашистские танки. Я пытаюсь вывернуть руль вправо, понимаю, что это
бессмысленно, но мозг не успевает остановить руки, живущие как будто своей
собственной жизнью. Удар, совсем не страшный, я даже не ударяюсь о руль,
напряженные до каменного состояния мышцы рук амортизируют удар. Машину
неотвратимо тащит в кювет. Я выкручиваю руль влево. Сквозь оглушительный
скрежет днища "шестерки" об асфальт пробивается новая нота. Я понимаю, что
левой рулевой тяги больше нет. А еще нет тормозов, потому что педаль резко
проваливается. А еще я понимаю, что вот-вот...
Колеса растопыриваются в разные стороны, "Газель" резко дергается из
стороны в сторону, будто пытается выбрать, с какой стороны объезжать
препятствие. Скорость упала примерно до тридцати километров в час, и я
решаюсь воткнуть первую передачу. Поздно. От резкого толчка двигатель
глохнет, на мгновение "Газель" зависает над кромкой кювета, а потом
медленно и неотвратимо рушится вниз. Я валюсь на еврейчика, мир
переворачивается и я вырубаюсь.
Сейчас "шестерка" стоит поперек дороги, правый бок промят до центра
салона, переднего колеса нет... заднего тоже уже нет. Хлам. Я выбиваю
ногой остатки лобового стекла и левое бедро простреливает острый приступ
боли. Ничего страшного, это просто ушиб. Я выбираюсь наружу.
Левый ряд шоссе остался свободным, и по нему одна за другой медленно
ползут машины, боязливо огибая мертвую "шестерку". Никто не остановился.
Хотя нет, по разделительной полосе бегут два мента в бронежилетах и с
укороченными автоматами. С чего это вдруг такая экипировка? Наверное,
какой-нибудь ОМОН ехал по своим делам, увидел аварию и решил помочь. Менты
тоже люди, ничто человеческое им не чуждо.
Ицхак стоял в стороне и громко ругался на своем иврите в сотовый телефон.
Длинные курчавые волосы, заколотые в конский хвост, смешно развевались на
ветру. Маленькие кругленькие очочки придавали Ицхаку вид обиженного
ботаника. Экий огромный у него телефон, не иначе как в DAMS'е работает.
Странно, утром у него был "Сименс", совершенно нормальный, даже чуть-чуть
понтовый.
Из шестерки вылез седобородый дед лет примерно семидесяти. Дед заметно
трясся и я ему посочувствовал. Сегодня ему надо нажраться до свинского
состояния, а завтра сходить в церковь и поблагодарить бога за второе
рождение.
Под ногой что-то зашуршало, я опустил глаза и увидел, что мои неприятности
только-только начинаются. Потому что я понял, что было в ящиках, которые я
вез в Москву. Патроны от "калашникова".
Менты еще ничего не видели, зато Ицхак их заметил. Он аж взвизгнул,
выбросив в трубку новый поток еврейской ругани, и прекратил разговор.
Трубка скрылась в недрах кожаной куртки-косухи, очки улетели далеко в
сторону, я запоздало сообразил, что в них были вставлены простые плоские
стекла, глаза Ицхака сквозь очки не казались ни большими, ни маленькими.
Двигаясь быстро, но грациозно, Ицхак скрылся за перевернутым кузовом.