"Билл Пронцини, Джеффри Уолмен. ...И вечно зеленеет (Журнал "Если")" - читать интересную книгу автора

старомодный, вытянутый в длину господский дом, с крутой щипцовой крышей, с
обрамленными рамами темного дерева слуховыми окошками на ней, на уровне
второго этажа. Позади и немного сбоку виднелись каретный сарай, пара
надворных построек, служивших некогда жильем для прислуги.
Грэхем затормозил у крыльца, утопающего в алых бугенвиллиях, и, тяжко
вздохнув, неловко выбрался из автомобиля. Когда-то в колледже его считали
неплохим спортсменом, но с той поры было поглощено столько изысканных,
слишком обильных обедов и слишком хорошего вина... Однако приобретенная
грузность вполне подходила к облику преуспевающего юриста, придавая ему
своеобразную респектабельность - ее подчеркивал консервативный костюм в
елочку. У Грэхема было круглое, внушающее доверие лицо, проницательные
серые глаза и твердые, резко очерченные губы, почти не знающие улыбки;
впрочем, постоянная необходимость принимать решения и брать
ответственность на себя не слишком-то располагает к веселью.
Здесь, на поляне, среди густого леса, рядом с впечатляющим особняком
Эвергрина, Грэхем внезапно утратил привычную уверенность. В этом молчании
старины было что-то и умиротворяющее, и подспудно тревожащее душу, -
казалось, время задержало свой бег, навечно застыв в эпохе Вашингтона и
Декларации независимости.
Поднявшись на крыльцо, он вставил в замочную скважину массивный
бронзовый ключ, которым до прошлого четверга владела миссис Доннелли,
экономка Пруитта. Двойная тяжелая парадная дверь на прибитых к косяку
широких треугольных петлях - так навешивали двери церквей Новой Англии -
поддалась. Толкнув створку, он услышал слабый скрип, отчетливо
прозвучавший в послеполуденной тишине. В ушах Грэхема звук отозвался
странной меланхолической нотой.
Он шагнул в дом и, прикрыв за собой дверь, очутился в обширном
полутемном вестибюле, где витал слабый, но весьма ощутимый запах - запах
вечности. По левую руку вестибюль переходил во внушительную гостиную с
высоким потолком, где играли яркие солнечные блики, и монументальным, во
всю стену, камином. Добротную, громоздкую мебель явно сооружали столярных
дел мастера, чей краткий жизненный срок был несравним с долговечностью
дела их рук.
Справа еще один, меньший проход являл любопытному взгляду добрую
половину большой столовой, отсвечивающей полированным паркетом
благородного дерева. В ее дальнем углу Грэхем заметил приоткрытую дверь,
за ней оказалась кухня квакерского уклада - строгая, функциональная, без
новомодных роскошеств. Посредине вестибюля, у дальней стены, поднималась
широкая лестница - мощные ступени мореного дерева, причудливый орнамент
перил.
Вступив в гостиную, Грэхем на секунду замер, сраженный внезапным -
правда, тут же подавленным - чувством собственной неуместности... В этой
комнате скончался Пруитт Эвергрин. Тело обнаружила миссис Доннелли -
дородная матрона, которая приходила хозяйничать в доме два раза в неделю.
Она застала покойного мирно возлежащим в древнем, колониального толка
кресле-качалке; тощие ноги в носках покоились на мягкой скамеечке, в
кулаке была зажата насквозь прогоревшая трубка. Как уверяла
домоправительница, на губах новопреставленного играла улыбка райского
блаженства... Но, разумеется, подобные наблюдения можно отнести на счет
склонности женщин к известной гиперболизации.