"Франсин Проуз. Голубой ангел (университетский роман) " - читать интересную книгу автораровесник моего отца, подумала я. Живот его вдавливал меня в стену. Усы
царапали кожу. Он был совсем не такой, как мальчики, с которыми я целовалась в школе. Он, наверное, догадался, о чем я думаю, потому что стал грубее, злее, задрал мне юбку, стянул колготки и протолкнул в меня свой член, и тот оказался вовсе не гладким, а шершавым и жестким. Я заплакала - это было больно и совсем не романтично, и я все думала, что член во мне вымазан яйцом. Но я была и счастлива, потому что он хотел меня, хотел так сильно, что ради этого рискнул всем. Родители мои были совсем рядом, через двор. Где-то в темноте маячила наша школа. А я была важнее всего этого. Я одна могла заставить взрослого человека рискнуть всем, чтобы сделать то, что мы делали в теплом полутемном сарае, среди мирно гудящих яиц. Свенсон откладывает рукопись в сторону, он будет великодушен, он исполнен решимости оценивать это лишь как литературное произведение. Интимные сцены всем даются с трудом, а эта, эта удалась... вот, например, интересная деталь- треснувшее яйцо. Какие фразы ему особенно понравились? "Я догадалась, что это член. Раньше я никогда члена не трогала". На полях Свенсон пишет: "Хорошо". Он внезапно начинает задыхаться. Ну в чем дело? Где его чувство юмора? Где дистанция? Где широта взглядов? Зуба-то этот несчастный учитель музыки не ломал. Несчастный? Да он извращенец. Но зато удачливый. Свенсон делает глубокий вдох, считает от десяти до нуля. Анджела его в виду не имела. Она к нему замечательно относится. Может, даже любит. Она знает, что он нисколько, нисколько не похож на этого мерзкого козла из ее они занимались. Она встала с кровати, а это уже было в компьютере. Она только распечатала готовый текст. Ну и что такого? Да всем плевать, копирует жизнь искусство или подражает ему. Только Свенсону не плевать. Для него это важно. Ему не хочется быть этим учителем. * * * Никто и не говорил, что легко проводить занятие через пять дней после того, как ты переспал с одной из студенток. Хорошо еще, Свенсон чуть-чуть подкорректировал память - организовал себе несколько провалов. Это дает ему передышку, возможность собраться и перестать сравнивать ту Анджелу - обнаженную, в одних ботинках - и эту, сидящую за столом в полном облачении: в кольцах, браслетах, шипованном ошейнике. Она будто вернулась к прежнему своему воплощению и похожа на маленького хорька. Она не дает классу забыть о своем присутствии - вертится, вздыхает, причем смотреть на нее при этом совершенно не обязательно, что очень кстати. Потому что Свенсон на нее смотреть не может, как не может смотреть и на Клэрис, и это существенно ограничивает его поле обзора. А ведь идет занятие, которое в обычных обстоятельствах потребовало бы всего его педагогического, дипломатического и психологического мастерства. Сегодняшнее испытание заключается в обсуждении рассказа Мег Фергюсон, |
|
|