"Франсин Проуз. Голубой ангел (университетский роман) " - читать интересную книгу автора

ровесник моего отца, подумала я. Живот его вдавливал меня в стену. Усы
царапали кожу. Он был совсем не такой, как мальчики, с которыми я
целовалась в школе. Он, наверное, догадался, о чем я думаю, потому что стал
грубее, злее, задрал мне юбку, стянул колготки и протолкнул в меня свой
член, и тот оказался вовсе не гладким, а шершавым и жестким. Я заплакала -
это было больно и совсем не романтично, и я все думала, что член во мне
вымазан яйцом.
Но я была и счастлива, потому что он хотел меня, хотел так сильно, что
ради этого рискнул всем. Родители мои были совсем рядом, через двор. Где-то
в темноте маячила наша школа. А я была важнее всего этого. Я одна могла
заставить взрослого человека рискнуть всем, чтобы сделать то, что мы делали
в теплом полутемном сарае, среди мирно гудящих яиц.

Свенсон откладывает рукопись в сторону, он будет великодушен, он
исполнен решимости оценивать это лишь как литературное произведение.
Интимные сцены всем даются с трудом, а эта, эта удалась... вот, например,
интересная деталь- треснувшее яйцо. Какие фразы ему особенно понравились?
"Я догадалась, что это член. Раньше я никогда члена не трогала". На полях
Свенсон пишет: "Хорошо".
Он внезапно начинает задыхаться. Ну в чем дело? Где его чувство юмора?
Где дистанция? Где широта взглядов? Зуба-то этот несчастный учитель музыки
не ломал. Несчастный? Да он извращенец. Но зато удачливый.
Свенсон делает глубокий вдох, считает от десяти до нуля. Анджела его в
виду не имела. Она к нему замечательно относится. Может, даже любит. Она
знает, что он нисколько, нисколько не похож на этого мерзкого козла из ее
романа. Она написала это до того, как они занялись любовью - или чем там
они занимались. Она встала с кровати, а это уже было в компьютере. Она
только распечатала готовый текст.
Ну и что такого? Да всем плевать, копирует жизнь искусство или
подражает ему.
Только Свенсону не плевать. Для него это важно. Ему не хочется быть
этим учителем.


* * *

Никто и не говорил, что легко проводить занятие через пять дней после
того, как ты переспал с одной из студенток. Хорошо еще, Свенсон чуть-чуть
подкорректировал память - организовал себе несколько провалов. Это дает ему
передышку, возможность собраться и перестать сравнивать ту Анджелу -
обнаженную, в одних ботинках - и эту, сидящую за столом в полном облачении:
в кольцах, браслетах, шипованном ошейнике. Она будто вернулась к прежнему
своему воплощению и похожа на маленького хорька. Она не дает классу забыть
о своем присутствии - вертится, вздыхает, причем смотреть на нее при этом
совершенно не обязательно, что очень кстати. Потому что Свенсон на нее
смотреть не может, как не может смотреть и на Клэрис, и это существенно
ограничивает его поле обзора.
А ведь идет занятие, которое в обычных обстоятельствах потребовало бы
всего его педагогического, дипломатического и психологического мастерства.
Сегодняшнее испытание заключается в обсуждении рассказа Мег Фергюсон,