"Николай Псурцев. Свидетель (повесть) (Искатель N 4 1987)" - читать интересную книгу автора

"Зачем? - вяло подумал Вадим. - Зачем мне это надо? Ведь не хотел
скандалить. Припугнуть хотел, и все. И для чего бутылку сбил?"
И вдруг разом успокоился Ленька, утих, обмяк, устало провел по глазам
рукой и, пошатываясь, как слепой побрел к выходу.
Очередь презрительно сверлила Вадима взглядами, когда подходил он к
прилавку, и читалось в глазах - справился здоровый балбес с убогоньким,
пожилым и больным, нашел перед кем ухарство свое показывать. И кто
воспитывает таких? Но все молчали, и продавщица молчала, и когда кофе ему
наливала и сосиски в тарелку клала, но вот только в самый последний момент
не сдержалась, бумажную упаковку с сахаром швырнула так, что она слетела с
прилавка и шмякнулась об пол у ног Вадима.
Данин поднимать сахар не стал, усмехнулся только и пошел к столику.
Кто-то сказал ему в спину: "Нахал".
Часа полтора он еще просидел на лавочке в крохотном тенистом скверике
чуть наискосок от предполагаемого дома Лео, пристально наблюдая за воротами.
Но тщетно, знакомых лиц он так и не углядел.

А вечером был разговор с женой, бывшей женой. Такой же разговор, как и
прежние за этот неполный год со дня их развода, вяловатый, бесстрастный, ни
о чем - обыкновенная телефонная беседа хорошо знакомых, но не близких людей.
Позвонила она. Впрочем, как правило, она всегда звонила сама Он набирал ее
номер редко, только для того, чтобы узнать, как дочь и когда можно Дашку
увидеть. В конце разговора сообщила, что послезавтра уходит в отпуск и
неделю будет в городе, и если у него найдется время, он может сколько угодно
гулять с Дашкой - послезавтра в сад она уже не пойдет.
Положив трубку, Вадим вдруг почувствовал острую жалость к себе. И не
только разговор этот поводом послужил, нет. Вся жизнь показалась ему
какой-то темной, унылой, пугающей я в общем-то никчемной. Но совсем немного
времени прошло, и сумел-таки он притушить и тоску безотчетную, и жалость эту
дурацкую. Поужинал, принял душ и завалился спать.
К семи часам вечера выбрался на улицу и спохватился тут же, - ведь
сегодня он хотел опять понаблюдать за тем домом, где бывал Лео. Вадим взял
такси, и то с трудом, охотников в час "пик" было предостаточно. Откинувшись
на расхлябанную, непрочно зафиксированную спинку сиденья, сказал шоферу:
"Быстрее. Спешу!" А когда замелькали стремительно справа и слева люди, дома,
машины, подумал вдруг: "Куда спешу? Почему быстрее? Надо ли? Стоит ли? Ведь
в общем-то все не так плохо. К чему тревожить улей? Ведь забыл сегодня об
этом, и так спокойно и легко стало". И хотел было уже шоферу адрес свой
домашний назвать, переиграть маршрут, и даже повеселел от этого решения.
Сейчас вот за тем поворотом и скажет, пока все равно по пути едем. Господи,
ведь все так просто было раньше. Поволнуешься, попереживаешь за что-нибудь,
испугаешься даже сиюминутно - мол, все кончено, нет выхода, увяз, хоть
ложись и умирай, и действительно ложишься - только не умирать - на мягкий,
уютный свой диван я думаешь, думаешь. И успокаиваешься и находишь решение, и
все образовывается, все на свои места становится. А здесь вот лежи, не лежи,
думай, не думай - то так, то сяк тебя вертит, туда-сюда качаешься, как
ванька-встанька. И винить некого. Только себя Это и хорошо и плохо. Хорошо
потому, что раз сам виноват, то сам и исправить можешь, казалось бы, плохо,
что зло сорвать не на ком, выговориться, вычиститься, напряжение снять. А
впрочем, почему виноват, почему слово такое отыскал - вина? Ты же не мог