"Николай Псурцев. Свидетель (повесть) (Искатель N 4 1987)" - читать интересную книгу автора

ожило, в глазах надежда появилась, и вера, что помогут, не бросят, не
оставят в беде, сделают все, что положено, и отыщут дочку. Не могут не
отыскать.
- А вы что думаете? - неожиданно обратился Марушев к Вадиму.
Вадим ответил не сразу. Хотя был готов к этому вопросу. Сначала отошел
от окна, возле которого стоял, чтобы не бил свет в глаза и не высвечивалось
так ярко его лицо. Очутившись в прохладной глубине комнаты, сказал:
- Я не думаю, что это так серьезно, думаю, что пошутил кто-то.
- И можете назвать кого-нибудь, кто способен так шутить?
- С ходу - нет.
- Откуда же уверенность, что забавы ради?..
- Не уверенность, предположение.
- Допустим, но предположение тоже на чем-то основывается?
Вадим пожал плечами:
- Не Чикаго же у нас в конце концов.
- Жиденькое основание. Ну хорошо. - Марушев поднялся. - Пойдем,
Леночка, покажешь, откуда машина подъехала, где ты стояла в это время,
пойдем. - Кстати, - обернулся он уже у двери. - Всем постам ГАИ дано было
указание по возможности проверять светлые "Жигули", если в них сидят дети.
Но, сами понимаете, это чрезвычайно сложно. Пока никаких результатов.
И стоило только Марушеву оставить их, как посерело у Ольги лицо и
сгорбилась она утомленно, словно после многочасовой изнурительной работы.
Она сдавила пальцами виски, встала неловко, оправила привычно платье и,
пошаркивая тапочками, побрела на кухню.
- Иди, чаю хоть попьем, - донеслось оттуда.
Данин устроился за столом, придвинул к себе чашку, потянулся за
вареньем. Когда перекладывал его из банки в блюдце, задел ложкой о край
банки, и две крупные Ягодины мягко шлепнулись об пол.
- Ты что, слепой! - вскинулась Ольга. - Уже совсем ни черта не видишь,
ты, что ли, здесь убираешь, вылизываешь все?! Как придешь, так только бы
нагадить. Руки-крюки! Ну что уселся... Иди за тряпкой. О, господи!
Вадим оторопело смотрел на Ольгу и никак не мог сообразить, кому она
это говорит. Уже совсем стерлись из памяти скандалы, взаимные унижения,
начинавшиеся всегда именно с такого вот пустяка. Забыл уже, как больно и
беспощадно били его Ольгины слова, забыл, как огрызался неумело, как убежать
из дома хотелось. И вот теперь вспомнил все сразу. И снова на миг ощутил
себя маленьким, слабым, теряющим уважение к себе из-за того, что
сопротивляться не мог этому напору, и еще из-за того, что не мог решиться
уйти раз и навсегда. А когда собрался с силами, когда вырвался (и ведь тоже
не без веской причины, помог ему этот молодец на "Жигулях", Ольгу
поджидающий), выпрямился, будто из согбенного в статного превратился,
задышал, зажил, уверенность в себе ощутил. А то так бы и жало его к земле
всю жизнь. Вадим нахмурился своим мыслям, к чему-то очень важному подвели
они его. Значит... значит, его теперь опять прижимать кто-то будет,
заставлять в вечном полупоклоне ходить, чувствовать себя раздавленным и
беспомощным, только теперь не Ольга, а пострашнее в тысячу раз люди...
Раздался звонок. Вадим подошел к двери, распахнул ее, и радостный
возглас сорвался с его губ. Он нагнулся стремительно, подхватил поникшую,
усталую Дашку, прижал теплое ее тельце к себе, ткнулся носом в шею, застыл
так на мгновение. Потом Вадим осторожно передал Ольге девочку, обернулся: