"Сергей Петров. Абсолютное программирование " - читать интересную книгу автора

трать.
Потом пролетела беспросветная эпоха перестройки - ускорения, политая
"роялем", амаретто и двойным, а позже еще и подмигивающим "распутиным" из
кооперативных киосков. Наши с Семенычем походы в соседний корпус постепенно
стали бессмысленными, а затем и вовсе прекратились. СМ-ки, кстати, работали
по-прежнему, только никому уже не требовались, - вхолостую молотили с утра
до вечера.
Как-то, при очередном "распутине", я с грустью обнаружил, что опьянение
стало качественно иным. Вместо разлива приятного тепла по конечностям и
ощущения всеобщего братства и любви, пришла странная тупая ясность мысли. С
помощью этого вновь обретенного ментального инструмента я научился
отлавливать в пульсирующем пьяном гуле тайные движения чувств и разумов
своих собутыльников, прозревать грядущее и без усилий, прямо из лептонного
поля, черпать гениальные идеи человеческого и внечеловеческого знания.
Тупость же и грусть состояли в том обидном обстоятельстве, что с этой
ясностью мысли я так и остался наедине, потому что одновременно с ее
приходом напрочь отказывал язык, а назавтра так же надежно отказывала
память. Причины произошедшей перемены я не знаю. Может, кооператоры стали
гнать "распутин" не из опилок, а из каменного угля. Может, тепло исчезло
вместе с лабораторскими девчонками, которые поразбежались по образовавшимся
к тому времени более хлебным местам. А может, это так приходит мужская
зрелость, которую некоторые почему-то называют первой стадией
алкоголизма...
- Ну, Илюха, давай, что ли, за нас с тобой, классных мужиков, которые
захотели - и смогли, - поднатужившись, выдал Виталя неизвестно какую по
счету вариацию тоста, звучавшего весь вечер.
- Да, мы молодцы! - не стал оригинальничать и я.
Мы звякнули стаканами. Виталий выпил. Я сымитировал глоток и, пока
Виталий жмурился, чмокал и крякал, аккуратно вылил драгоценную жидкость
между мраморными балясинами. Хотя можно бы этого и не делать - перебор
налицо, и еще один глоток ничего не изменит...
... И вот, несмотря на то, что в последующем качество употребляемых
мной напитков стало медленно, но неуклонно повышаться, удовольствия от
пьянок я больше не испытывал. После первой дозы неважно чего - сначала
американской "смирновки", потом джина, потом мартини, потом кристалловской,
потом нашей "смирновки", потом виски, ну а теперь вот и до литературного
арманьяка дело дошло, - я впадаю в мрачную одинокую тупую ясность мысли, и
пребываю в этом состоянии до конца мероприятия. Откровенно говоря, я не
совсем уверен, что со стороны выгляжу при этом именно так отстраненно -
мудро - по-доброму, как ощущаю себя изнутри,- есть, знаете ли, некоторые
сомнения. Но ни укрепить, ни рассеять их не могу, так как сам ничего на
следующий день не помню, а народ спросить неудобно.
Виталя прошел со мной весь этот славный путь рука об руку, с
эквивалентной дозой "клюковки", "рояля" и прочего. Он кончил ту же Бауманку
на год раньше, и я застал его уже хорошо обосновавшимся в нашей
лаборатории, да что там - во всем НИИ, - своим в доску парнем и надеждой
дряхлеющих руководителей.
Я бы не назвал нашу дружбу дружбой. Да и не бывает ее в жизни,
настоящей дружбы. Хороший термин - "симбиоз". Благодаря Витале через
полмесяца я, стеснительный студик, стал таким же своим в доску и в курилке,